Робот-защитник тараторил как сорока, не вникая в существо дела. Это была общеустановленная практика: теперь считалось, что только робот способен удержать в себе кладезь юридической науки. Шприц, отвернувшись к окну, едва заметно качал головой. Затем зевнул, не скрываясь, потому что только он мог себе это позволить. Потом, давя зевоту, взял со стола пульт управления, направил его в сторону защитника, нажал кнопку и произнес:
– Ваше время истекло, уважаемый.
Защитник, не говоря ни слова, согласно кивнул и опустился за стол.
«Ну что за бараны эти защитники», – подумал Шприц, предоставляя последнее слово подсудимому.
Глава 8
Там чудеса
Машка с утра бродила по комнатам – то кресло передвинет, то столик журнальный, то поднимет с пола невидимую пылинку и отнесет в мусоросборник, а то вдруг вцепится в пылесос.
– Кажись, крыша поехала, – сказала Софья Степановна, сидя в столовой с Федором Ильичом. – Не узнать робота.
– У нее программа. Она не может измениться сама по себе.
– А скажи ей – опять засвистит: «У меня права! Наступают на горло!»
– Да уж…
– Слава богу, на дачу ей ходу нет…
Софья Степановна осеклась на полуслове, потому что послышались шаги; в столовую вошла Машка – с видом гордым и независимым.
– Что приготовить на обед? – спросила она, глядя как-то вбок, мимо Софьи Степановны.
– А сама ты чего хотела бы? – сдуру спросила Софья. И тут началось: Машка вылупила глаза и понесла ахинею типа какие же вы недалекие.
– Да будет вам известно, – говорила она, – что андроид может не есть неделями – была бы вода и воздух.
Софья Степановна молчала, поскольку каждое слово теперь могло обратиться против нее. Отведя душу, Машка вышла в коридор, где столкнулась с Кошкиным.
– Что у вас происходит? – Кошкин был хмур. – Неужели так сложно немного помолчать? Я же работаю… У меня заказ…
Машка, склонив голову, обошла его и спряталась в зале.
– Что у вас, мама? – спросил Кошкин, заглядывая в столовую.
– Что у нас? У нас ничего. Это у вас надо спросить.
Кошкин присел к столу и склонил голову, упершись локтями в колени.
– Никто не знает, что эта сволочь опять выкинет, – неожиданно произнес он.
– Я и говорю, – откликнулась мать. – Совсем с катушек съехала…
– Я не о ней… Я о Центральном банке… – уточнил Кошкин, а потом вдруг продолжил: – «Многоуважаемый Лев Давидович, Центральный банк уведомляет вас о прекращении финансирования социальных программ, призванных повысить рождаемость… Основание – полное отсутствие финансовых средств на Ваших счетах».
– Приплыли! – воскликнула Софья Степановна. – А ведь я говорила: Большов доведет нас до ручки своими прожектами – ему только волю дай… Он же не может ничего, кроме как плавать…
– Ходить, – поправил сын. – На кораблях ходят.
– Не важно! Его не для того поставили, потому что после его избрания мы, выходит, приплыли… А тебе откуда известно о прекращении финансирования?
– Не волнуйся, тебя это не затронет…
– Откуда известно?
– Не пропадем…
Он посмотрел в сторону Федора Ильича и спросил:
– Интересно, как у вас там устроено? Я имею в виду машину, о которой вы мне рассказывали… Нельзя ли на нее посмотреть?
– Это можно, – ответил Федор Ильич, на что Софья Степановна вдруг выкатила глаза:
– Мы же на дачу собрались! У нас там лужайка…
Начав с газона, она стала рассказывать о даче в целом – вплоть до того, где она расположена, о соседях, а также про воздух, которым бы только дышать человеку. Федор Ильич слушал ее внимательно. Воздух лесной, по его словам, был знаком ему больше всех. Этот воздух окружал его последнюю четверть века… Воздух, которым сыт не будешь.
– Пусть прогуляются с Катенькой, если охота, – прощебетала Софья Степановна. – А мы на дачу…
Она знала, о чем говорила. Володеньке шел четвертый десяток, и его будущее представлялось туманным. С появлением в доме электронной служанки сын с головой ушел в работу: с утра – за компьютер, затем прогулка и сон. Любые разговоры о том, что жизнь не резиновая, что он может остаться один, не давали никаких результатов: сын отвечал, что он не один такой, что так живут теперь многие, а то, что население при этом редеет, так это же даже лучше: меньше народа – больше кислорода.
Софья Степановна разводила руками, хлопала себя по ляжкам.
– Вот и возьми вас за рубль двадцать! – восклицала она, потом шла к иконе Николая Угодника и горячо молилась, прося вразумить неопытное дитя. И вот он случай – сын притащил к себе в дом постояльцев.