— Правду ли говорят, что Ты — Царь Иудейский?
— Нет. Я — Сын Божий. Я есть Тот, Кто пришел к вам, дабы принести мир и Спасение на грешную Землю. Дабы породнить вас меж собой и объединить вас в Единую Семью. Но горе Мне, ибо вы не слушаете Меня. И в этом скудодушие ваше.
Задав еще несколько вопросов, Пилат вышел к народу и попытался объяснить, что не имеет полномочий судить этого Человека, ибо не видит в Нем никакой опасности как для Рима, так и для иудейского народа.
— Что сделать с Ним? — спросил он иудеев. — Возьмите Его и судите сами, ибо Он не сотворил ничего против нас и против императора.
Народ, толпившийся у покоев Пилата, в нерешительности замер. Чувствовалось, что в людях не было ни злобы, ни желания казнить. Больше сквозило равнодушие.
И тоща появилось несколько человек, которые рьяно взялись призывать окружающих злобными выкриками:
— Казнить Иисуса! Он — враг иудейского народа. Он предал Господа нашего и повинен в измене кесарю, за что должен быть предан казни.
Долгое время Пилат в раздумьях прохаживался по своим покоям, не зная, как решить судьбу Христа. С одной стороны, из чисто человеческих побуждений, в нем была жалость к этому изможденному, усталому, но смиренному Человеку; с другой стороны — желание народа казнить Христа.
«Кто Он?» — эта мысль мучила Пилата и не давала ему покоя даже тоща, когда увели Арестованного, а Пилат ушел на свое ложе отдыхать.
Он отдал приказ, чтобы воины не трогали Иисуса, чтобы не издевались над Ним.
Ночью, когда решалась судьба Христа, много костров горело недалеко от покоев Пилата. Причем, в большинстве своем, у костров восседали люди далеко не бедного сословия. Они в обилии поглощали мясо и запивали вином.
В разных местах стали появляться люди, которые подходили к той или иной группе и пытались, если не словами, то силой убедить их в принятии решения, отвечающего их замыслам в освобождении Бараввы. И им это удалось.
Наступило утро, и Пилат должен был решить, кого оставить в живых.
Народ закричал: «Оставить в живых Варавву!»
Пилат ушел в свои покои и метался, словно в клетке.
И вот миг настал. Пилат не вышел сразу из покоев своих и не присутствовал в момент вывода Христа из темного каменного мешка, где Он провел ночь.
Лишь только потом, когда происходило распятие, Пилат появился на некоторое время, подъехав на лошади и созерцая казненных. При виде Иисуса, смиренно переносившего тяжкие страдания, он испытал невольную симпатию и уважение к этому Человеку. Пилат чувствовал всю невиновность Страдавшего на кресте, но ничего изменить не мог.
Слеза скатилась у него по щеке, он развернул лошадь и уехал.
Долго еще будет мучить его видение распятого Христа, вину смерти Коего он будет хранить в сердце.
Смерть Пилат встретит как нечто повседневное, давно ожидаемое.
Его убьют в поединке.
76. Была ли минута слабости у Христа во время молитвы в Гефсиманском саду перед арестом, как это описано в Писании? И зачем Иисус на кресте взывает к Богу, спрашивая Его: «…для чего Ты Меня оставил?» (Мат.27:46). Неужели Он не знал, что Его ждет?
Истина сего времени Горя и Славы Божией дошла до сознания вашего в несколько измененном виде. Но это не повлияло на исполнение великого замысла Отца Небесного. Хотя в последние времена на основе незнания истины стали появляться разнообразные небылицы и многие толкования.
Но ныне время расставить все по местам.
Обращение к Отцу Небесному со словами: «Если возможно, да минует Меня чаша сия», — не происходило во время молитвы перед арестом, но сама молитва с просьбой укрепить силы была.
Слова о чаше невольно сорвались с уст пред часом прибивания ко кресту. Ибо одно дело — знать о предстоящем испытании, а другое дело — перенести его.
Но великая мука ожидала впереди, о подробностях которой Иисус не знал. Сие повлекло новые слова, сорвавшиеся с уст впоследствии: «Отче! Для чего Ты Меня оставил?»
Ибо пребывание на кресте длилось полтора дня, где ночью подвыпившие воины увеличивали страдания, обжигая горящими поленьями ступни ног.
Сие для вас осталось неизвестным.
Казнь на кресте, а вернее, на Т-образном столбе, есть римский обычай. И когда римляне ее сотворяли, они не считались с традициями подвластных народов.
Казнь длилась до тех пор, пока еще теплилась жизнь в теле осужденного. И лишь в исключительных случаях, необходимых римским властям, смерть могла быть ускорена.