— Я думаю, что да. Все дело в человеческом сознании. После смерти сознание полностью отделяется от плоти. Если же этого не происходит, плоть не подвергается разложению.
— Так что же, сознание Хуэй Нэна, его душа все еще в этом «истинном теле»?
— Можно считать, что это так. Такой продвинутый человек, как Хуэй Нэн, до смерти уже знал свое посмертное местонахождение, душа его была способна контролировать свое перемещение. Почитайте «Лю цзу тань цзин», там об этом написано. После смерти его душа хоть и находится вне нашего мира, однако сохраняет способность «заботиться» о своем теле, уберегать от разрушения.
— А зачем ему это надо?
— Это способ доказать правильность его истины!
Туристы наконец, кажется, стали понимать мысль Оуян Хуэя.
— Действительно в «Лю цзу тань цзин» написано, что Хуэй Нэн при жизни знал посмертную судьбу своей души?
Прочитайте десятую главу канона, там есть наказ патриарха перед его уходом в нирвану, из которого ясно, что он знал об этом.
Оуян Хуэй прочитал по памяти слова Хуэй Нэна из указанной им главы, где тот беседует перед смертью со своими учениками. Затем помолчал немного и, улыбнувшись, сказал:
— Теперь вам понятно?
В монастыре Наньхуа, в городе Шаогуань и в других местах провинции Гуандун, где побывал Оуян Хуэй, — повсюду он встречал немало буддологов, довелось беседовать даже и с монахами высокого посвящения. Всех удивляла глубина понимания многих проблем буддизма, которую демонстрировал этот человек с современным менталитетом.
Неизменное уважение вызывала и его манера вести беседу спокойно, мягко, естественно и терпеливо отвечать на самые разные вопросы.
…Вокруг монастыря снуют неугомонные туристы, внутри — очень тихо.
В безмятежной позе, прикрыв глаза, сидит монах. Перед ним — Оуян Хуэй, который пришел на аудиенцию к этому мастеру чань-будцизма в сопровождении двух местных начальников. В помещении полумрак, пробитый косым лучом: солнца. Внешность монаха, весь его вид выражают спокойствие и благожелательность к миру. Немало, очевидно, побывало у него здесь гостей: и своих, и иностранных. Он ждет, когда гости заговорят.
Оуян Хуэй чувствует умиротворенность, не спешит начать разговор. Он, молча, с легкой улыбкой смотрит на собеседника. Монах первым начинает беседу, спрашивает, откуда приехал гость и куда направляется. Оуян Хуэй отвечает:
— Приплыл с верховьев реки, плыву вниз.
Монах взглядывает на Оуян Хуэя. Вновь прикрывает глаза, мирно произносит:
— A-а, плыви по течению.
Тянь Минмин и двое их спутников со стороны с интересом наблюдают за происходящим. Оуян Хуэй продолжает с улыбкой спокойно смотреть на монаха. Последний молча и безмятежно восседает перед гостями. Один из сопровождающих вежливо говорит монаху:
— Его зовут Оуян Хуэй, он изучает цигун и особые способности человека. Его исследования также включают буддизм и чань.
Оуян Хуэй знает, что такое представление здесь совершенно неуместно, однако остается спокойным.
Монах произносит фразу:
— Истинная вера не нуждается в чудесах.
Оуян Хуэй соглашается:
— Чудеса не могут изменить карму.
Затем он почтительно говорит, что был бы очень признателен, если бы учитель коснулся проблем чань-будцизма.
Монах говорит:
— Вы — вне монастыря, я — в монастыре.
— Да, — отвечает Оуян Хуэй. — Плоть там, где нет людей, — и истина там, где нет людей; плоть там, где люди, — подобно вхождению туда, где нет людей.
Монах спрашивает:
— Где вы были вчера?
— Не помню, — отвечает Оуян Хуэй.
— Где будете завтра?
— Не знаю.
— Как вам чай? — монах показывает на чашку, стоящую перед гостем.
Оуян Хуэй отпивает глоток и, ни слова не говоря, смотрит на собеседника.
— Монах улыбается:
— Можете уходить.
Оуян Хуэй встает и прощается. Остальные следуют за ним в немом недоумении.
— Выходите не через дверь, — говорит монах.
Тянь Минмин и местное начальство в полной растерянности смотрят на единственную в помещении дверь, затем — на окно.
Оуян Хуэй, улыбнувшись, отвечает:
— Корень не имеет внутреннего и внешнего, также не имеет вхождения и выхождения. Сказав это, он переступил порог двери.
— Не ты ли обронил это? — окликнул его монах.
Оуян Хуэй не стал оборачиваться. Остальные же остановились и стали смотреть.
— О чем вы говорите? — спросили они. Монах приподнял руку и показал на пол:
— Он не ронял. Значит, вы уронили.