«Нет, нет, я ничего не перепутал, — ответил бонза, — я передал 100 таэлей лично достойнейшему Чань Шанъю, он же доверил деньги тебе. Как можешь ты рассказывать мне, что ты их не получила?»
«Пусть лопнут мои глаза, если мы что-нибудь получили от тебя».
«Итак, ты отрицаешь, что ты взяла у меня на сохранение деньги?»
«Пусть я буду ввергнута в 18-й ад, в глубочайшую пропасть земли, если нам когда-либо были переданы деньги от тебя».
Когда бонза услышал, как она врет и божится, он понял, что его деньги для него пропали.
Заламавая руки, он призвал бога Фо в свидетели несправедливости, случившейся с ним, и воскликнул исполненным горечи голосом: «Так значит я напрасно прошел все дороги, трогал своими словами сострадательные сердца верующих, думал, что их подаяния будут надежно сохранены в этом доме, а теперь мне нечего взять отсюда обратно, кроме ругательств и оскорблений. Женщина, которая не боится говорить такую ужасную неправду, должна знать что небо слышит ее. Помни также, то, что ты украла у меня сегодня, будет сполна возвращено мне в иной жизни. Но мое сердце полно грусти, и я плачу над твоими грехами».
Когда Чань Шэнъю возвратился из своего паломничества, он тотчас осведомился, забрал ли бонза свои 100 таэлей.
«Он приходил немного спустя после твоего отъезда, и я отдала ему все его деньги», — сказала жена.
Прошло еще два года, и госпожа Ли родила сына. Этот ребенок, чье рождение наполнило родителей величайшей радостью, был предвестником необыкновенного счастья, поскольку имущество обоих супругов увеличивалось постоянно. Рождение второго сына было вершиной их счастья. Старшего сына назвали Ки-сень, а младший получил имя Фо-сень. Ки-сень рано проявил твердый и серьезный характер. Он был деятельный, прилежный, удачливый в делах и бережливый до скупости. Он не уклонялся ни от какой работы, когда можно было что-то на этом заработать. Он брался за большие дела, и все ему удавалось. Фо-сень, наоборот, являл собой странную противоположность своему брату; едва вступив в юношеский возраст, он стал безудержно предаваться величайшим распутствам самого неупорядоченного образа жизни; он пил с утра до вечера, предавался игре, делая высокие ставки, и оправдывал поговорку «Сын из состоятельного дома умеет сеять золото, а не считать его».
Дом отца постоянно осаждался его кредиторами. Невозможно было узнать даже величину его долгов, поскольку он сам их не знал, а они росли с каждым днем. Чань Шэнъю постепенно оплачивал долги, потому что не мог предоставить мота самому себе и желал от всей души сохранить собственное доброе имя. Тем не менее его горе было велико, поскольку он с глубоким сожалением видел, как постепенно пропадают богатства, которые он обрел таким тяжким трудом.
Все это продолжалось долгое время. Наконец настал момент, когда Чань Шэнъю, огорченный поведением сына, уставший от бурных сцен, которые время от времени разыгрывались в его доме, и, наконец, испуганный перспективой окончательного разорения, внезапно принял решение поделить свое имущество на три части и распределить поровну между собой и сыновьями.
Как можно было ожидать, транжир тотчас же согласился с удачным предложением отца. Ему в руки попала богатая добыча, которой он мог воспользоваться полностью по собственному усмотрению. Как тут не обрадоваться!
Не прошло и года, когда у Фо-сеня не осталось ни гроша от его наследства. Тогда он снова стал занимать деньги у отца и брата. Убитый горем Ки-сень заболел, а поскольку его болезнь не относилась к тем, которые наука способна излечить, он с каждым днем терял силы и наконец умер от истощения, несмотря на предписанные врачами лекарства.
Отец и мать были совершенно раздавлены горем. Что же до Фо-сеня, он смотрел на это трагическое событие только с той точки зрения, что таким образом ему досталось неожиданное богатство; за все время он не пролил ни одной слезы по умершему и не потрудился даже скрыть свои сокровенные мысли.
Все это так подействовало на госпожу Ли, что и она умерла. От многих слез ее глаза наполнились кровью, и скоро она последовала в могилу за своим первородным сыном.
Фо-сень был не тем, кто мог позволить отвлечь себя от удовольствий и распутств случившимся. Он продолжал свой прежний образ жизни с такой настойчивостью, что постепенно им овладела чахотка.