Ася Володина Цикады
На златом крыльце сидели
Ну, начнем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем сейчас.
Г. Х. Андерсен «Снежная королева»
15 лет до
Новогодний парк. От дерева к дереву тянутся гирлянды с шарами и растяжки «С новым, 2008 годом!». Из динамиков льется «В траве сидел кузнечик».
На детской площадке чуть сбоку от главной аллеи высится диснеевский замок Спящей красавицы. Площадка усыпана разноцветными пятнами-детьми: кто-то играет с другими, кто-то возится в одиночестве, кто-то лезет покорять горку. Одни родители сидят на лавочке, другие стоят чуть поодаль, третьи контролируют каждый шаг своего ребенка.
Он ел одну лишь травку,
Не трогал и козявку…
Мать чмокает девочку лет пяти в нос и говорит:
— Не замерзла?
Та качает головой.
Тем временем на площадке появляется компания пьяных парней. Шумят, матерятся, лезут на качели, распугивая детей.
Одна из матерей делает им замечание. Пьяный сплевывает сбоку от женщины, кто-то из отцов вскакивает и вступается. Начинается драка.
Представьте себе, представьте себе,
И с мухами дружил…
Ребенок в желтой шапке с помпоном стоит на горке. Смотрит за дракой внимательно, не мигая.
— Кататься будешь? — спрашивает мальчик за ним.
Представьте себе, представьте себе,
Никак не ожидал он…
Ребенок в шапке отходит в сторону. Когда мальчик уже собирается съехать, ребенок толкает его в спину так, что мальчик летит с горки в сугроб.
Снизу раздается крик:
— Чей это ребенок?!
Представьте себе, представьте себе,
Такого вот конца…
1 день после
Толбоев открыл папку, перебрал пустые бумажки и сделал вид, что изучает один из листков. Мальчишка перед ним беспокойно заерзал. Толбоев несколько раз посмотрел на мальчишку, который все накручивал на палец рыжие кудри, затем обратно на листок, вздохнул, потер переносицу.
В эту игру он мог играть долго.
Мальчишка шумно втянул воздух и вцепился в стол — лишь бы унять дрожь в руках, догадался Толбоев. Руки у него оказались какие-то непропорционально маленькие, будто приставленные ребенком от другой куклы, купленной еще на прошлый день рождения.
— Ты у них за главного, значит?
Паренек вздрогнул:
— Что?
— Староста?
Он, сглотнув, кивнул:
— В этом смысле? Да.
— А чем сейчас старосты занимаются?
— Ну я… — он убрал руки под стол и глубоко вздохнул, — всякое делал. Предупреждал, если расписание поменялось. Узнавал, если кто заболел. Организовывал выступления всякие. По сути, староста — это как помощник классного руководителя. Просто среди школьников.
— Помню, у нас вот староста журнал сторожил. А все равно украли, представляешь? Химичка бешеная попалась, обещала всех закошмарить, вот и украли. Да мы все знали, кто украл, Илюшка Пересеченко, но с ним никто связываться не хотел. Он потом еще горелую обложку в школу притащил, всем показывал, никого не боялся. Есть такие люди — отмороженные, понимаешь?
Мальчишка скуксился, и Толбоев продолжил говорить медленно, нараспев, будто рассказывая страшную сказку, будто их реальность не была страшнее всех сказок:
— Ой, что началось…
— Что? Его поймали?
— Шмонали всех, вызывали родителей, грозились из школы исключить. Собак, конечно, на старосту спустили, а он все равно молчал. Боялся Пересеченко. Или крысой прослыть боялся. Вот его и выперли. Вот так вот, Марк, старостой быть.
Мальчишка не реагировал.
— Марк, — Толбоев сменил тон с задушевного на душащий, — а кто у вас за Пересеченко?
— Вы и так знаете. Теперь мы все знаем.
Толбоев кивнул:
— А кто у вас за главного? Не ты же, да?
Марк пожал плечами:
— У нас… не было главного…
— Так не бывает.
— Бывает, — отрезал Марк.
— Кто-то всегда равнее других, но как скажешь. А это ваше мероприятие тоже ты организовал?
— Нет. Нет. Нет. Я ничего не организовывал. Я вообще не собирался туда идти. И другим это говорил. Все эти тусовки накануне экзаменов, придумают всякое… — На миг он перестал быть мальчишкой, обратившись в ворчливую классную даму, которую чужое веселье не просто утомляет, а раздражает — как раздражают сами дети, это веселье источающие.
Толбоев подыграл, поцокав с осуждением.
— Но тебя не послушались.
— Они меня вообще не особо когда слушались, — произнес он с тоской.
Девчонка сидела очень прямо, зажав губы так, что они почти исчезли, и смотрела в одну точку. Казалось, дай ей волю — и она сожмется полностью, засосется внутрь себя, оставив только прядь рыжих волос на память. Толбоев щелкнул пальцами перед ее глазами. Она вздрогнула.