Геннадий яростно застучал пальцами по телефону. Через несколько минут с порога пахнуло увядающим горьким цитрусом — вот и Леночка объявилась. Она оглядела всю компанию, но кивнула почему-то только Антону. В кабинет Марии вломилась по-семейному, без стука:
— Мама, там…
Через пару минут открыла дверь и кивнула: заходите.
«Вот так вы всё и решаете».
Еще одна маменькина дочурка с вечно извиняющейся улыбочкой. На словах психолог, на деле непонятно кто. Сегодня на замене сидит, завтра по экскурсиям катается, потом на контрольных следит за порядком, а говорят, еще и на учителей постукивает, не просто же так она на занятия приходит и что-то себе в блокнот записывает. Конечно, ее никто не любит с этим вечным мамканьем. Только Геннадий с ней водится, и то чтобы к Марии хоть так подобраться.
Когда они вошли в кабинет, директриса ахнула:
— Алексеев, что с тобой?!
На Алекса едва глянула, поморщившись. На лице читалось досадливое «опять ты». Он действительно был здесь не впервые — и, кстати, сюда его водили еще к Олегу Петровичу, который молча на него смотрел без всякого осуждения, а потом тихо заговаривал, рассказывал о своем детстве, показывал фотографии жены, внука, ровесника Алекса, и от этого тихого уважительного разговора Алексу (тогда еще только Алеше) становилось совестливее, чем если бы его стыдили. За разбитое стекло, подбитый нос или испачканный пиджак соседа.
С Марией не то, ей лишь бы все по форме было. Кабинет под себя перелопатила, сдала в утиль старую деревянную стенку, избавилась от ковров, так что теперь здесь даже пахнет иначе — духами, тяжелыми, по-женски навязчивыми. И всюду стекло — как в прижизненном музее: чтобы показать со всех сторон статуэточки, грамотки. Олег Петрович у себя ничего не выставлял, только в учительской. Говорил, нечего хвастаться: не его заслуга — школы.
Они расселись вдоль стола — все как провинившиеся школьники. Геннадий сидел насупленный, Мария верещала, Леночка поглядывала на Алексеева с озабоченностью — еще бы, за его побитую красивую рожу богатый папочка и с нее, и с ее маменьки три шкуры снимет.
Мария по кругу спрашивала, что случилось, но Алексеев молчал. Хоть на это совести хватило.
Тогда она переключилась на Геннадия, как всегда делала это с учителями, — не стесняясь школьников.
— Что у вас за класс такой, — она шипела. — Одни наркотики прямо в школу притаскивают, другие обыск устраивают, а мне потом родители названивают. Теперь еще это. Доверили вам новичка, а вы и здесь не можете проконтролировать. На собственном же уроке, Геннадий Ильич!
Она продолжала в том же духе, а Геннадий сидел красный, сцепив руки в замок, и наверняка мысленно придушивал директрису ее же цепочкой с крестиком. Алекс вновь почувствовал себя невольным зрителем чужого спектакля, не предназначенного для посторонних глаз и ушей, — с той разницей, что Мария так уж точно не считала. Леночка сидела рядом с Геннадием, опустив голову, — Алекс вдруг заметил серебряную прядь в ее волосах. А сколько, собственно, Леночке лет?
Вдруг она вклинилась в поток материнской речи:
— Ма… Мария Дмитриевна, давайте вернемся к ребятам. Мы же здесь по этому вопросу собрались.
— Руки пожимайте, — процедила Мария, прооравшись.
Антон скрестил руки на груди, Алекс демонстративно убрал свои под стол. Тогда Мария треснула рукой по этому самому столу так, что звякнули статуэточки в шкафу. Леночка вздохнула:
— Я полагаю, мне стоит провести консультации. Алексеева надо было изначально… адаптировать, а с Костенко… мы уже работали.
Работа заключалась в том, что он молчал, а она заполняла журнал. Алекс подозревал, что так Леночка и работает — это у них бумажный семейный подряд, можно сказать.
Антон посмотрел на нее и быстро произнес:
— Хорошо.
И, опустив глаза, попросил:
— Только отцу не говорите.
— Я обязана поставить его в известность, — покачала головой Мария.
Алекс, скривившись, хотел спросить, доплачивают ли Леночке за консультации, но не стал. На выходе она кивнула:
— Костенко, отведи Антона в медпункт. Он наверняка не знает, куда идти.
«Как же вы все с ним носитесь».
1 день после
— А что скажешь про эту Елену Сергеевну? Чем она у вас вообще занималась?
— Она-то здесь при чем? — На все у него был один ответ.
Алекс скрестил руки на груди.
Толбоев сделал мысленную пометку: и ее защищать взялся.
С чего бы это?
37 дней до