Кем я была в течение этого цикла, все, что я чувствовала, — все это будет потеряно.
И на этот раз… Боже, на этот раз меня уже не спасти. В Граните не будет ни программы, ни особых планов Лаборатории. Может, я и не умерла бы на самом деле, но я и не смогу жить.
Внезапная острая боль в ноге вырвала меня из мыслей. Я посмотрела вниз и увидела, что в моей ране торчали две иглы — а, может, игла на самом деле была одна, но мое зрение настолько затуманено, что мне виднелись две.
Тонкие трубки соединяли иглы с грудью Фрэнка. Они слегка дрожали, внутри него начал гудеть какой-то механизм. Темная полоска крови сочилась через одну трубку и исчезала в туловище Фрэнка. Пять секунд спустя другая трубка потемнела, кровь стекала обратно в мою ногу.
— Воробей… Анна…
— Постарайся расслабиться, Шарли, — сказал Фрэнк. — Чем выше уровень стресса, тем быстрее распространяется яд. Если Воробью удастся добраться до нас, уверен, она выслушает все, что ты скажешь. И я объясню обстоятельства твоей кончины как можно яснее.
Фрэнк был черствым и холодным. Он обращался со мной как с частью машины, которую вот-вот выкинут и переплавят во что-то новое. И, может, это все, чем я была.
Возможно, я дошла до конца. Мое тело не ощущалось. Единственное, что осталось, это натянутая кожа вокруг моей раны. Мое лицо и губы опухли; легкие дрожали, будто отвергали каждую тонкую струйку воздуха, которую мне удавалось вдохнуть. Затем меня начало трясти.
Подземные толчки обрушивались на меня резкими волнами. Моя спина выгибалась, а голова билась о камни позади меня. Я не чувствовала боли, но ощущала давление. Я знала, что нежная кожа на макушке моего черепа, вероятно, потрескалась и кровоточила.
Пот заливал глаза. Я не знала, откуда он стекал, но он не прекращался. Здесь было очень жарко, но мы были в тени кедра и дул ветерок. Я не должна была так сильно потеть. Из меня вытекала влага, словно в моей коже были дырки размером с пулю. Я начала задыхаться и понимала, что у меня во рту скапливалась куча слюны. Горячая и липкая. Я повернула голову в сторону — движение, заставляющее весь мир поворачиваться вместе со мной — и позволила слюне вытечь из-за моих распухших губ.
У меня двоилось в глазах. Троилось. Передо мной были три слоя земли и неба, наложенные друг на друга. Мой желудок внезапно перевернулся, и я ощутила, что меня сейчас стошнит. Я зажмурилась, но мир все еще вращался вокруг меня.
Я чувствовала то же, что и тогда, когда я была заперта в колыбели рук Фрэнка, и мы катились по склону. На это похожа смерть? Тошнота и кружение? Я утону в собственной чертовой слюне? Я знала, что смерть будет уродливой вещью… но я не ожидала, что она будет такой унизительной.
— Фр… Фрэнк…? — прошептала я.
Нет. Нет, я не хотела, чтобы моим последним словом было Фрэнк. Я пыталась придумать, что сказать на последнем издыхании, когда у меня внезапно закончилось время.
Я не была готова…
Но смерть не ждала.
ГЛАВА 26
Было тихо.
Это первое, что я заметила в смерти: тишина.
Это была не та тишина, которая царила внутри Учреждения. Шум все еще был слышен — просто далеко. Как-то глухо. Разбавленный водой и оставленный непрозрачным.
Жаль, что шум был таким тихим, потому что я думала, что мой слух мог быть единственным чувством, которое у меня осталось. У смерти не было запахов. Не на что было смотреть, кроме листа глубокой, постоянной тьмы. Моя кожа — если у меня еще была кожа — вполне могла быть сделана из камня.
Я осознала окружающую меня оболочку, но она была такой частью моего существа, как тяжелое зимнее пальто. Не было никаких нервных окончаний или крошечных волосков. Ничего, что связывало бы эту оболочку со мной. Ее можно было полностью снять с моего тела и бросить в чертову яму, и я ничего не почувствовала бы.
Но мое телосложение… мои кости, связки и мышцы — все эти вещи, казалось, работали. Не было ощущения более глубокого, чем тот факт, что я могла двигать своими конечностями, и они двигались.
Звук усилился, когда я вытянула руки и ноги. Этот звук напоминал мне брызги грязи на лобовое стекло: глухой шипящий звук, постепенно перерастающий в грохот. Я корчилась в этой паутине шума, пытаясь понять, смотрела я вверх или вниз, пытаясь решить, стоило ли это вообще выяснять. Может, весь смысл смерти был в том, чтобы плыть сквозь безвременную пустоту и терзаться этими приглушенными звуками.