— Он будет славным воином, но плохим князем.
— Почему? — робко осведомился мальчик.
— Мохнач был вдвое крупнее и втрое сильнее тебя. Ты победил его. Победил, найдя способ заманить его в засаду. Но он не угрожал тебе. Он был просто голоден. Его запустили в пещеру за два дня перед тобой, и с той поры он не съел ни крошки. Ты бы мог дать ему часть еды, и он бы с радостью помог тебе отваливать камни. Ему не меньше твоего хотелось увидеть солнечный свет. Ты не годишься, чтобы быть правителем накхов — саарсаном.
Ширам бросил на деда взгляд исподлобья:
— Дикарь был врагом. Он хотел украсть мою еду!
Старый накх печально взглянул на него:
— Ты увидел врага там, где настоящий правитель увидел бы возможность. Но, убивая одних врагов, ты порождаешь новых. Тебе придется уничтожить всех, чтобы избавиться от недругов. Ни один князь не смог добиться этого. А если не сделаешь этого — всегда жди удара в спину. Потому я и говорю — ты будешь плохим саарсаном.
— Но он еще очень юн, — вступился отец. — Он наберется ума.
Дед покачал головой:
— Пока что можно сказать одно. Он навсегда запомнит обращенный на него взгляд из темноты. Это поможет ему сохранить жизнь. Обо всем остальном поговорим, когда он сможет доказать, что он прав, а я ошибаюсь…
…Сейчас Ширам вдруг почувствовал такой вот взгляд, и колкости рыжего наглеца перестали занимать его. Он обернулся к царевичу:
— Я на время уйду в лес.
Аюр поглядел на него с недоумением:
— Ты что же, вздумал поохотиться без меня?
«Это моя охота», — хотел привычно ответить Ширам. Но тут он вспомнил лицо деда, сухое и хищно-насмешливое. Дед был силен, очень силен. Мог убивать не то что одним ударом — несильным касанием. И его усмешка пугала тех, кто способен был читать по лицам, куда больше, чем любая гримаса ярости. Да, он давно покинул этот мир, но его слова, брошенные тогда у входа в пещеру, по-прежнему звенели в ушах воина.
«Нет, дед все же ошибался, — внезапно подумал Ширам. — И я буду отличным вождем. Лучшим саарсаном из всех, кого помнили летописцы накхов!»
— Пойдем со мной, Аюр, — произнес он.
— Охотиться? — обрадовался тот.
— Не совсем. Я покажу тебе, как надо договариваться.
Урхо опустил ветку, и тяжелые еловые лапы закрыли убежище между камней.
— Ты погляди! На этот раз с восхода идет не только солнце! Ашег-то верно говорил про чудовище…
— Жрец сказал иначе, — перебил брата Учай.
Он был годом младше и намного мельче своего могучего погодка, но не желал уступать ему никогда и ни в чем. Старший брат поглядел на него снисходительно, как обычно смотрит очень сильный человек на любимого родича, который изо всех сил тщится показать свое превосходство. Накануне вечером Толмай отправился обратно в деревню, братья же задержались на Лосиных Рогах, дожидаясь сестру и, главное, решения жреца Господина Ветра. Оказалось — не напрасно ждали…
— Вспомни, что сказал ведун, — продолжил Учай, глядя со скалы на проходящую снизу тропу вдоль реки. — Будьте настороже — дескать, Кирье было видение, что в наши земли идет некое чудовище…
— Так и есть. Разве они не чудовища?
— Кто, мохряки?
— Да я про их зверей…
Урхо ткнул пальцем в медленно ступающих мамонтов. Они были еще далеко, но, несомненно, направлялись как раз в их сторону.
— Я однажды видел, как один такой потерял своего погонщика. Мохряки пригнали их пастись в предгорья Холодной Спины на молодых травах, как всегда делают по весне, а мы следили за ними со скал. Один из пастухов тогда помер — то ли от болезни, то ли просто от старости. И его мамонт будто взбесился. Он мчался не разбирая дороги и крушил все на своем пути, покуда не завяз в болоте. Вот тебе и чудовище.
Учай мотнул головой, не желая признавать за братом правоту.
— Ты погляди, на спинах мамонтов какие-то шатры. Уж не собрались ли мохряки перебраться сюда насовсем?!
— Пойди спроси у них, — усмехнулся старший брат и с удовольствием рассмеялся, заметив брезгливую гримасу на лице Учая. Конечно же, спрашивать о чем-либо мохряков было плохой мыслью. Во-первых, их рычание и мычание с трудом можно было назвать осмысленной речью. А во-вторых, кому же хочется, чтоб его убили и сожрали?