— Детеныш саблезубца, — повторила Аюна, и ее глаза вспыхнули от жадного любопытства. — Так пойдем вместе, Аоранг! Я хочу посмотреть на него!
Воспитанник Тулума глянул на нее с сомнением:
— Твоя воля, солнцеликая… Но храмовый зверинец едва ли приятное место для царевны. Он не для посетителей, там содержатся по большей части жертвенные животные, там воняет… И я буду лечить зверя, а что будешь делать ты?
— Помогу! — с жаром заявила девушка. — Я учусь целительству, ты же знаешь!
— Я даже близко не подпущу тебя к клеткам и ямам.
— Тогда я посмотрю, как ты это делаешь!
— Это может быть неприятно, а порой и опасно…
— Тогда я тем более пойду с тобой! — тряхнула головой Аюна. — И не отговаривай меня. Такова моя воля!
— Я повинуюсь, — с улыбкой ответил Аоранг, любуясь ею.
— Хвала Солнцу, ты пришел, Аоранг! — Навстречу им из смрадного сумрака зверинца выскочил служитель. — Рыкун совсем не в себе!
— Так и не поел? — нахмурился мохнач.
— Если бы только это! Забился в угол, рычит, огрызается, никого к себе не подпускает… Слюни текут, глаза горят! Взбесился, что ли?!
— С чего бы он взбесился? — с гневом спросил Аоранг, ускоряя шаг.
Про Аюну он будто забыл, как вошел под каменные своды; она едва поспевала за ним, пробегая мимо клеток и загонов, даже не успевая заметить, кто в них заперт.
— Его разве кто-то укусил?
— Нет, но… Он явно страдает! Может, острая кость в каше попалась?
Аоранг резко остановился и схватил смотрителя за плечо.
— Рыкун ест молочную кашу с нарезанным мясом! — рявкнул он. — Откуда там кость, да еще острая? Смотри! Если туда попала кость, я не завидую тому, кто готовил ему пищу!
При виде разъяренного мохнача смотритель побледнел и принялся было оправдываться, но его торопливые слова заглушил жалобный и сердитый рев.
Аюна с трудом дышала — в этой части зверинца вонь была нестерпимой. Она поглядела туда, откуда донесся рев, и застыла на месте. С ее губ невольно сорвалось имя Исвархи. Когда Аоранг говорил о детеныше, она, сама того не сознавая, ожидала увидеть пушистого пятнистого котенка, пусть и большого, — но перед ней припал к полу, словно готовясь к прыжку, самый настоящий саблезубец. До взрослого хищника он еще не дорос, но уже был размером с теленка — большеголовый и большелапый, нескладный, некрасивый, покрытый клочковатой шерстью. Звереныш скорчился в дальнем углу клетки, прижав уши, и рычал, глядя по сторонам дикими желтыми глазами. Из его пасти обильно капала слюна.
— Этот зверь и в самом деле выглядит больным, — тихо сказала Аюна. — Может, лучше тебе…
Аоранг, не дослушав, откинул задвижку и вошел в клетку.
— Стой! — вырвалось у царевны, но ее друг даже не обернулся.
Он медленно пошел в сторону детеныша, опустился перед ним на корточки, не доходя нескольких шагов, протянул в его сторону руку и заговорил с ним на языке мохначей. Он говорил негромким ровным голосом, не обращая внимания на то, что зверь припал к земле и дергает куцым хвостом, всем своим видом предупреждая человека — еще шаг, и бросаюсь!
Аоранг не шевелился и не опускал руку, но продолжал ласково говорить. Наконец Аюна поняла, что зверь успокаивается. Его вздыбленная шерсть опустилась, рычание умолкло. Аоранг тут же придвинулся чуть ближе к нему и коснулся рукой шеи. Рыкун взвизгнул и отдернул голову. Мохнач убрал руку, подождал, пока рычание снова не умолкнет, и опять коснулся морды.
Это длилось, должно быть, очень долго, но для Аюны, которая, затаив дыхание, не сводила глаз с мохнача, время пронеслось как один миг. Только когда Аоранг выпрямился, повернулся и заговорил со служителем на языке арьев, она разжала стиснутые кулаки и увидела красные полукружия на ладонях там, где ее ногти впивались в кожу.
— У него меняются зубы, — сказал Аоранг, поглаживая зверя и осторожно ощупывая ему горло. — На Ползучих горах подросшие детеныши в это время совсем беззащитны и жмутся к старшим или прячутся где-нибудь в скалах, а тут ему и спрятаться негде. Устройте ему тут логовище с низким входом, а соломенную лежанку выкиньте, она уже не годится… Ага, вот он…
— Что там? — вытянул шею служитель.