— Поздно они пришли, — сказала одна, сморщенная и скрюченная, как сушеный корешок, с тонкими седыми косами, самая опытная повитуха в керемети. — Молодка родит со дня на день. Вот если бы на солнцеворот явились, так еще можно было бы что-то сделать…
— Да что там, мать? — спросила Локша.
— Дитя в чреве неправильно улеглось. Уже не повернется и само на свет не выйдет.
— Ничего тут не сделать, — вздохнула другая.
— Можно сделать, — возразила третья, переглядываясь с остальными. — Дитя спасти можно. Оно уже созрело. Если Видяна повитухе нож направит, то дите выживет…
— А мать как же? — не удержавшись, спросила Кирья.
Все промолчали. Только Локша опять уставилась на девочку своими рыбьими глазами и спросила:
— Ну, что скажешь? Отдадим мать голодным духам за жизнь младенца?
Кирья поглядела на нее исподлобья, стиснув кулаки.
«Опять испытывает меня!»
— Зачем ты ее о таком спрашиваешь? — рассердилась одна из повитух. — Зачем девку мучаешь? А ты, Кирья, запомни — ничего голодным духам никогда не давай! Не обещай и сразу плюй в их сторону да призывай Видяну! Они и обещанное возьмут, и твое возьмут. А потом и тебя возьмут!
Локша недовольно глянула на бабку, но ничего не сказала. Потом отозвала трех старух под липы и принялась с ними шептаться. Кирья услышала немного, однако и того хватило, чтобы похолодеть. Добродеи обсуждали, какой отвар дать матери, чтобы опоить ее насмерть и не навредить младенцу…
Кирья невольно бросила взгляд под навес, на обжанку. Та, расправив понёву и вытянув отекшие ноги, беспечно болтала с матерью. Голодные духи спустились с ветвей и медленно подбирались к ней. Кирья хорошо видела, как они черными зверьками перебегают в траве. Только крылатый ящер так и сидел на крыше, словно огромная когтистая ворона. В отличие от прочих духов, которые были заметны лишь краем глаза, а при попытке разглядеть их будто растворялись, этого Кирья четко видела даже в упор. И он ее узнал — в этом она была уверена.
Беременная же не замечала обступивших ее голодных духов. Кирью это не удивляло. За Кромку могут заглядывать умирающие, увечные или те, кого учат от рождения. Или такие, как Кирья, — сами невесть кто, нечисти сродни.
«Кто ж ее сглазил-то?» — задумалась она, с горечью глядя на молодую женщину.
— Принесите жертвы, — проговорила Локша, появляясь из темноты и обращаясь к старшим карью. — Отведем ее в кереметь. Там нечисть до нее не дотянется.
— Духи будут очень злы, — проскрипела одна из старух. — Они хотят крови. Останутся тут, будут мстить…
— Пусть попробуют, — оскалилась Локша. — Но хоть душа ее не переродится в кукушку. Хуже нет — умереть, не разродившись. Моли Видяну, мать, — повернулась она к старшей женщине, которая уже начала всхлипывать. — Если дитя выживет, мы вам его отдадим…
Плач стал громче.
— Матушка? — с тревогой оглянулась беременная. — О чем они говорят?
— Повернуть можно, — раздался вдруг голос Мазайки.
Локша подняла голову так резко, что все подвески звякнули разом, увидела отрока, стоящего в дверях, и вспыхнула от гнева:
— А тебя кто сюда звал? Да как ты посмел явиться?!
— Можно повернуть дитя во чреве, — отступив на шаг, упрямо повторил Мазайка. — Я так раз делал у щенной волчицы. Только боязно. Что-нибудь оборвется внутри… Волчата-то маленькие, а дитя большое…
— Поздно поворачивать, — проворчала старейшая повитуха. — Вот если б на солнцеворот…
— Пусть поворачивает. Я ему помогу, — внезапно выступила Кирья. — Прослежу, чтобы ничего не оборвалось.
— Ты поможешь? — изумленно уставилась на нее мать, обнимавшая молодку. — Ты разве повитуха?
Кирья посмотрела на двух женщин с лицами мокрыми от слез и ничего не ответила. Она сама не знала, откуда в ней уверенность, что она справится. Второй раз в жизни что-то в ее мире грозило сломаться, но теперь дочь Толмая чувствовала в себе силы пройти по самому краю и поставить сломанное на место. Главное, не оступиться…
— Я делом займусь, а вы духов отгоняйте, — сказала она Высокой Локше.
Та посмотрела на нее чуть насмешливо:
— Ну попытайся, коли не боишься. А вы, — обратилась она к повитухам, — погодите пока варить зелье.
— Пусть ляжет на спину, — принялся распоряжаться Мазайка, заходя внутрь. — И понёву пусть снимет…