— А ну-ка, птичка, присядь на веточку! — приказала Калма. От нее веяло древним тленом, как из Дома Дедов. — Зачем пожаловала? Да ты не страшись. Если правду скажешь, то не трону.
Голос ведьмы теперь звучал почти добродушно. Кирья покосилась на нее, постаравшись сесть на гнилой ствол как можно дальше.
— Я за Мазайкой. Отдай мне его, Калма, — шалея от собственной храбрости, потребовала девочка. — Не то хуже будет!
— Да уж куда хуже? — хмыкнула ведьма. — Ты меня не пугай. Мне от твоих угроз одна потеха. Лучше скажи добром, на что тебе Вергизов внук сдался — да так, что ты, себя не жалея, забралась в мои угодья?
— Мне он как брат, — запальчиво ответила Кирья. — Он мне себя дороже!
— Говоришь, себя дороже?
Голос Калмы потускнел, стал глухим, будто из бочки.
— Хорошо, что не соврала. Я ложь всегда чую. Молодое дело — глупое… Ладно, птичка. Ради ученицы моей Локши, а паче того из почтения к вещему твоему отцу, обиды тебе чинить не стану. Лети отсюда подобру-поздорову! А Вергизова внука, — угрожающе добавил она, — забудь! Не твоего ума это дело. Со старым хрычом у меня свои счеты. А уж коли правду сказать — то я тем спасаю и тебя от больших бед.
— Пока я могу, пока силы есть, — дрогнувшим голосом отозвалась Кирья, — Мазайку не оставлю!
Калма расхохоталась. Из распахнутой пасти наружу полезли призрачные черви. Словно в ответ на ее хохот, над лесом с воем пролетел вихрь. Деревья зашелестели, летучие твари отозвались издалека пронзительными воплями.
— А ну, тихо!
Калма хлопнула в ладоши, и в тот же миг на лес и берег речки упала мертвая тишина. Лежащий на запруде щучий ящер метнулся в воду, словно его ветром сдуло, — только чешуйчатый хвост мелькнул и скрылся под корягой.
— Когда-то я была такой, как ты, только пригожее, — заговорила Калма, неподвижно глядя на собеседницу белыми глазами с лица-черепа. — Жила я далеко отсюда, в дремучем лесу за ледяными горами, что у вас Холодной Спиной зовутся, с отцом своим. Тот был первейший из ведунов в нашем лесном краю. Равного ему среди людей и близко не было. И вот пришел к моему отцу молодой разумник. Ладный, пригожий, и сила у него природная имелась. Кровь заговаривал, со зверьем ладил… — Мертвая ведьма тяжело вздохнула. — Пришел, значит, учеником к отцу моему проситься. Тот его с порога выгнал. У нас, бьяров, так принято, что всякое знание только лишь внутри рода передаваться должно. Ну а мне, что скрывать, приглянулся тот красавчик! Встретились мы с ним неподалеку от нашей вежи, в самой чаще. Он, видишь ли, уходить с пустыми руками и не думал. Ну а я тогда совсем дурой была. Решила, что это из-за меня он остался. Когда с отцом говорил — все поглядывал в мою сторону… И сговорились мы, что я впредь буду у отца высматривать да выспрашивать и все ему передавать. А как войдет он в полную силу — убежим вместе в его родные края, за Холодную Спину!
Кирья слушала ее рассказ, с ужасом и жалостью вглядываясь в ее лицо, невольно пытаясь разглядеть в нем черты той девушки, что когда-то влюбилась в молодого ведуна, — но не находила ничего и близко на женщину похожего. Все прежнее сгнило и отмерло, сменившись чем-то жутким и опасным.
— Так оно долго и было, — скрипела Калма. — Ну а потом отец вдруг подметил во мне новую жизнь. Тут уж дальше ждать стало невмоготу. Мы и побежали. Да только от моего отца и само время убежать не могло. Как мы ни спешили, куда бы ни сворачивали, он всегда за спиной оказывался. Так мы до озера и добрались… А потом утром проснулась — а любимого рядом нет. Я давай метаться туда-сюда — и след простыл! И везде отец передо мной — ликом грозный. Помыкалась я да головой в омут и кинулась.
— Как же ты…
Калма подняла голову и посмотрела с жутковатой ухмылкой на опешившую Кирью:
— Почему я не умерла? Другой бы девке конец пришел, да только не мне. Отец спасти меня не спас, но и помереть не дал. Сел на бережку, смотрит мне в глаза и спрашивает: «Что, думаешь, что это я твоего милого убил? Больно мне надо! Жив он, вон, гляди…»
Пальцем над водой поводил, и я его увидела, быстро в леса уходящего… «На что ты ему теперь? — говорит отец. — Тайны мои ты вызнала и ему передала. Моего дозволения взять тебя в свой дом он не спросил, да и не хотел он, видать, себе такой жены. Так и будешь ты теперь — и не девка, и не жена, и не мертвая, и не живая». И ушел… В свой час я разродилась, да только не младенцем, а тенью…
Кирья, затаив дыхание, слушала ее рассказ. Вдруг, случайно глянув ей за плечо, она заметила, как из-за бобровой хатки показался Мазайка. Он, видно, ухитрился потихоньку отодвинуть бревно и теперь выполз наружу. В руках его была толстая ветка. Он бесшумно встал и начал подкрадываться сзади к чудищу, занося самодельную дубину для удара.