«Их больше двух сотен, и подходят новые, а нас шестеро. Кежа прав — Джериша завтра убьют, и нас с ним заодно. И Тума не вступится. Ему-то только с руки от меня избавиться…»
Учай пристально глядел в безмятежное лицо арьяльца. Будет ли он так спокоен завтра? Небось с таким лицом и умрет, сражаясь?
Но Учай вовсе не собирался умирать! Может, в самом деле пора бежать?
«Богиня… — мысленно обратился он к той, что являлась ему во сне. — Может, ты поможешь?»
Он прислушался, но никакого отклика не ощутил. Оно и понятно. Какая женщина любит попрошаек?
— Что же нам делать?! — пробормотал Учай, сам того не замечая.
— Давай я проберусь ночью в общинную избу и убью всех вождей, — внезапно предложил Джериш.
Трое молодых ингри уставились на него одинаково выпученными глазами.
— Но что это нам даст? — выдавил Учай.
Джериш пожал плечами:
— Не повезет — умрем. Повезет — наведем такого ужаса на дикарей, что в следующий раз и пискнуть не посмеют!
Учай вдруг ощутил тепло в груди. Нет, не в груди! Это нагревалась его деревянная плашка с ликом Богини…
«Ей бы этого хотелось, — замирая, осознал он. — Она ведь любит кровь!»
— Позволь мне подумать, — попросил он арьяльца.
Джериш широко зевнул.
— Я пошел спать. Разбуди меня, если надумаешь что-то толковое.
Когда Дети Грома ушли, Учай остался в избе один. Он сидел в сумраке на лавке, глядя на тлеющую лучину и чувствуя, как злость и отчаяние разъедают его изнутри. Вожди ингри не верят ему, смеются над ним! Неужели пора признать поражение и спасать жизнь? Но сама мысль об этом лишала его способности рассуждать здраво!
Перерезать вождей во сне, как предлагает Джериш? Его самого и всех его людей потом убьют, это ясно как день. Но этот путь чем-то влек его, кружил голову — и сын Толмая знал чем. Она будет рада. Порадовать ее напоследок…
«Но ведь я хотел не этого, — думал он. — Зачем мне смерти, если от них нет толку? Я хочу спасти свою землю, Ингри-маа! Только я точно знаю, что Аратта придет. Они все и представить такого не могут. Они все слепые — только я зрячий!»
— Почему вожди не хотели слушать меня? — прошептал он, сжимая кулаки. — Разве я плохо говорил?
— Ты говорил хорошо, — раздалось из темноты.
Учай подскочил на месте, хватаясь за нож:
— Кто здесь?!
Да — там, под божницей, прямо на полу, кто-то сидел. Учай мог разглядеть только очертания — широкие сутулые плечи, длинные космы…
— Кто ты такой? — угрожающе спросил Учай, сжимая рукоять ножа.
— Я гусляр, певец и сказитель, — раздался голос из сумрака. — Отец твоей будущей жены пригласил меня, чтобы я сочинил свадебную песнь во славу нового рода. Меня зовут Зарни.
— Ах вот оно что, — протянул Учай.
И точно, теперь он разглядел — на коленях у сидящего виднелся длинный плоский короб гуслей. Молодой вождь вспомнил, что в самом деле что-то слышал о певце. Тума с почтением и гордостью в голосе упоминал, что на свадьбе дочери будет знаменитый сказитель. Что он уже прибыл. И что уже пел во славу рода Карью. Кажется, Тума даже звал его послушать. Но Учай в своей жизни не видал ни единого гусляра, и никакого дела до них ему не было.
— Как ты сюда попал? — буркнул он, опускаясь на лавку.
— Я давно тут. Ты меня просто не заметил. А я не хотел мешать вашей беседе…
Сказитель пошевелился, провел пальцами по струнам, и в темноте раздался еле слышный звон — не более чем тень звука.
— Я слышал сегодня твою речь перед вождями. Ты говорил хорошо, сильно. На родичей это наверняка действовало. Но вожди — не твои родичи. Когда волк стоит над окровавленной добычей, к чему напоминать окружающим его псам, что они его дальняя родня?
— Вот как, — проговорил Учай, вглядываясь в гусляра.
Было в нем что-то неправильное, словно чего-то недоставало…
— И что я не так сказал вождям?
— Ты все сказал верно, но добыча туманит их разум. Их манило сюда богатство рода Хирвы, а ты стоишь между ними и арьяльскими сокровищами. Твои слова подобны слабому ветру, они не способны даже вздыбить волосы на голове вождей и уж точно не достигают их слуха. Тебе не обойтись без помощи богов.
Учай встал, подошел к сказителю, поднеся к самому его лицу огонек лучины. Тот даже не мигнул — так и смотрел прямо на юношу широко открытыми глазами. Пращур Хирва! Учай верно разглядел в сумраке голову, широкие плечи и мощный торс, но ниже ничего не было — только короткие обрубки ног, укрытые шкурой. Оба глаза гусляра были молочно-белыми. Безногий слепец! Длинные волосы сказителя были седы, но не от старости. Худое лицо с резкими чертами, будто выдубленное непогодой, выглядело совсем непривычно — не ингри, не арьялец…