— Это я решаю! — огрызнулся Джериш. — Он — мой человек!
— И ты, и я, и он — люди государя. Но своим словом государь наделил меня правом карать или миловать в этом походе. Ты смеешь мне противиться?
Джериш сжал кулаки. Он не хуже Ширама знал, чего заслуживает виновный. Но подчиниться воле накха?!
— Ты сам знаешь, что следует сделать, — вторя его мыслям, произнес Ширам. — Так что же медлишь? Зачем споришь со мной?
— А если я поступлю по-своему?
— Тогда это будет мятеж, и я убью тебя, — бесцветным голосом сообщил Ширам.
— Даже так? — прошипел Джериш. — А не побоишься встать один против нас всех?
Ширам отвернулся и зашагал прочь.
— Эй, ты не ответил!
Саарсан повернулся и бросил через плечо:
— Казнь состоится, как только проснется царевич. Выбирай — казнить одного виновного или тебя вместе с ним?
— Для этого тебе придется убить каждого из нас!
— Хорошо, — отворачиваясь, сказал Ширам.
Джериша словно окатило холодной волной. Он почувствовал решимость противника — устрашающую решимость. Накху не было дела, умрет он или будет жив, удастся ли ему убить одного, всех — или же никого. Он был готов делать то, что считал правильным, до последнего вздоха и, умирая, вцепиться в горло.
Предводитель Полуденных Жезлоносцев был храбрецом, нередко ставившим жизнь на кон и ради службы, и ради забавы. Но сгинуть ни за что, бесславно сложить голову в какой-то глуши… И Джериш невольно отступил, понимая, что, пожалуй, не готов зайти столь далеко в утверждении своей правоты.
От этого нового ощущения ему стало жутко. Впервые в жизни он осознал, что проиграл бой, не начав его.
— Если желаешь, — услышал он как сквозь туман, — можешь казнить своего человека по обычаю ариев. Он ведь опозорил Жезлоносцев Полудня. А если нет, я сам это сделаю — так, как за подобное казнят у нас.
— Как? — глухо отозвался Джериш.
— Велю согнуть две березы, привяжу к ним руки виновного, затем отпущу. — В голосе Ширама, как и прежде, не было слышно ни злобы, ни радости.
— Нет, — ответил подавленный воин. — Я займусь этим сам.
Аюр открыл глаза и оглянулся. Свод шатра, мягкая перина, набитая лебяжьим пухом… Он приподнялся на локте. Неужели ему все приснилось? Заболоченная старица, святилище на каменном яйце, распростершее крылья чудовище с мордой крокодила…
Он протянул руку и потрогал край шатра рядом с ложем — так и есть, разрез! Значит, не приснилось. Но как он тут очутился?
Царевич попытался вспомнить свой «сон». Волчья стая, появившаяся из леса и столь же внезапно исчезнувшая… Черепа и шкуры неведомых чудовищ… И леденящее чувство, будто кто-то смотрит холодным, плотоядным взглядом, словно готовясь разорвать на куски…
Он передернулся и крикнул:
— Эй, слуги, я проснулся!
Но никто не вбежал с радостными улыбками, будто приветствуя восход солнца в его лице. Никто не предложил наследнику воду для омовения и одежду на выбор. Полог шатра отдернулся, и вошел Ширам, еще более мрачный, чем обычно.
— Ты? Почему ты? — удивился царевич.
— Я помогу тебе одеться, а затем прошу проследовать на церемонию, которая не может без тебя состояться.
Царевич еще раз смерил телохранителя озадаченным взглядом.
— Хорошо…
Он протянул руку накху:
— Помоги мне встать. Сегодня меня отчего-то мутит…
Ширам кивнул, поднял царевича на ноги и кликнул слуг.
— Давайте побыстрее.
Не успела заладившая свою песнь в соседнем лесу кукушка устать от собственного голоса, как Аюр был уже готов принять участие в церемонии. Сопровождаемый саарсаном, он направился в дальний конец острожка. У шатра Жезлоносцев Полуденной Стражи на площадке, где всякий день происходило обучение тонкостям ратного искусства, стояло высокое кресло. Возле него почетной стражей стояли два арья в полном вооружении. Аюр увидел их и невольно содрогнулся. Это были вчерашние стражники, задремавшие у стены. Но узнать их было почти невозможно — лица обоих напоминали жуткие маски. Глаза, будто обведенные черным, скулы с багровыми кровоподтеками…
Царевич ошеломленно глянул на идущего рядом Ширама. Всякий знал, что ударить ария по лицу, как и дернуть накха за косу, — это прямой путь на тот свет.
— Что здесь происходит?
— Казнь, — ответил Ширам. — Воин, по вине которого подвергся опасности сын повелителя, подлежит смерти.
— О ком речь? — не сразу понял Аюр. — Подлежит смерти? Кто, Арун?!
Царевич застыл на месте, прикусив губу, но вовремя нашелся: