— Вот черт, — тихо выругался он и бессильно откинулся затылком назад.
Это не зрение двоится — это кровь заливает левый глаз.
Холодная цепь захлестывает щиколотку, и Дон неожиданно меняет траекторию своего так тщательно рассчитанного прыжка.
Первый сработавший инстинкт бросает вперед руки, чтобы не врезаться в стекло лицом. Донни со скоростью пулемета считает, что произойдет дальше.
«Ладонь развернуть ребром, чтобы минимализировать травмы, второй прикрыть глаза… сумка!»
Пальцы сжимаются мертвой хваткой, и руки сами дергаются к груди, крепко прижимая самое важное на сейчас сокровище.
Есть то, что сильнее инстинкта самосохранения, то, что бросает под пули и на штыки, за что отдают жизнь.
«Головой… да и ляд бы с ним…»
Донни врезается лбом в стекло, успевая прижмурить глаза, и слышит колкий звон, взрезающий лицо…
Поднявшись с огромным трудом, Донни взвалил на плечо свою сумку и поплелся вдоль стены, пытаясь не свалиться.
Его ждут дома. Майки ждет, Эйприл…
«Проклянет, наверное, и бросит после такого моего возвращения. И права будет».
Лео, который проснется рано или поздно от лошадиной дозы снотворного, и до этого надо успеть еще…
Донни заскулил, до крови прикусив губу, и пошел быстрее.
«Раф! Раф же не простит, если я не сделаю…»
Раф сидел, обхватив себя руками, и тупо смотрел вниз.
— Поезд, — напомнила Судьба, осторожно положив руку ему на плечо.
— В жопу, — Раф зажмурился, мотая головой.
Что там Эйприл говорила про «заслужил, значит, так и будет», а? Что она про мировую справедливость плела?
Это вот она и есть, эта сраная справедливость?!
Мудаки, жрущие таблетки от великой любви и вскрывающие вены, великие «непонятные гении», лезущие в петлю… Почему все эти козлы, как правило, откачиваются добросовестной скорой помощью, а он — сдох?!!
Он же помогал брату, бля! Он делал это не по прихоти, не потому что хотел обратить на себя дюже много внимания и всем показать, какой он великий! Он просто знал, что Лео должен жить полной жизнью, Лео должен бегать, скакать и радоваться, Лео должен сделать свое ката на рассвете… Че в этом сложного и неясного?
Раф же не ради подвига или чтоб похвалили там… просто не мог иначе.
И его некому теперь откачать.
Ему — билет в один конец выходит?
Сердце мерзко заныло в груди до того остро, что он даже сморщился.
«Я ж даже не сказал ему. Вот же ж… вот так будет жить и никогда не узнает, что его кто-то еще любил, кроме этой стервозины. А она прискачет на готовое, когда Дон его поднимет, и получит возможность прожить с Лео целую жизнь. А я сдох. Глупо как».
Раф выдавил из себя кривую ухмылку.
«Вот она — мировая справедливость. Я, бля, как Русалочка — стал морской пеной, и прекрасный принц не знает, что я его любил и спас…»
Раф затряс головой, брезгливо отпихивая от себя эти жалкие мысли.
— Тебя долго ждать-то еще будут? — Судьба снова тронула его за плечо.
«Да и хер бы с ним со всем. Вот Лео встанет, вот будет счастливым, ката свое сделает, женится там, или я не знаю что еще сделает, Майки рыдать перестанет, Эйприл Дону близняшек родит, Мастер из транса выйдет и будет внуков нянчить, вот тогда и подохнуть можно нормально — точно зная, что сделал для них все».
Раф поднялся и пошел к поезду.
Дон сидел в воде, качаясь из стороны в сторону и крепко прижимая к себе тело Рафа.
Донни идет и идет, порой падает, спотыкается и упрямо встает на ноги. Ему надо домой.
Это все, что он помнит сейчас, полностью концентрируясь на этой мысли, отпихивая от себя боль и меркнущее сознание.
«Домой…»
По сточной воде мимо медленно проплывает что-то большое.
Дон почему-то цепляется за него взглядом и отрешенно отмечает темный карапакс, запрокинутую голову и тянущиеся по воде конечности.
«На Рафа похож…»
Широкий кожаный ремень, охватывающий это большое и темное, держит прижатый к боку сай…
— Раф?
Донни начинает идти чуть быстрее, чтобы догнать брата, и сквозь муть в голове удивляется, что тот продолжает плыть и не хочет помочь ему добраться домой.
— Раф, мне тяжело тащить сумку, у меня голова раскроена.
Брат переворачивается в воде, натолкнувшись головой на каменный поворот сточной канавы.
— Раф?..
Донни как-то тупо отмечает широкие красные ленты, которые стелются вокруг брата в воде, и оседает на камень.
— Раф?
Все еще крепко держа сумку одной рукой, он опускает вторую в воду и хватает Рафа за запястье, тянет к себе и продолжает звать:
— Раф, Раф, нас дома ждут, помнишь? Лео ждет…
Донни перехватывает ремень сумки зубами и вцепляется в брата обеими руками, потому что тот продолжает упрямо плыть…
— Раф… Раф, нас же дома ждут…
Донни качнулся еще раз из стороны в сторону, стараясь удобнее устроить голову брата на своем плече, попробовал встать и поднять тело, шатнулся и ничком свалился в мелкую холодную воду, уткнулся носом в разбитый пластрон и зарыдал, не разжимая зубов, чтобы не потерять драгоценную сумку.
====== Это – мое! ======
Сев у окна, Раф уставился на платформу, повозив пальцами по стеклу.
Уезжать не хотелось. И дело даже не в том, что вот так вот все закончилось — сдох и все, а скорее в том, что не сказал главного, бывал груб не по делу, обматерил Донни перед вылазкой, с отцом не попрощался…
— Чай?
Раф оторвался от окна и поднял взгляд.
Красивая девушка с двумя большими крыльями за спиной протягивала ему чашку ароматного горячего чая и чуть улыбалась.
Взяв предложенный напиток, Раф принюхался и сделал глоток.
«Надо же, а тут вполне себе ничего, если так посмотреть. Чай вот вкусный, Лео бы понравился, пиццу, надеюсь, подают…»
Он нахмурился, вдруг поняв, что сказал какое-то странное слово, значение которого не понимает.
«Лео? Что это такое, интересно?»
Поезд плавно тронулся.
«Лео…»
— Раф, мне тяжело сумку тащить, у меня голова раскроена…
Раф вскинулся и огляделся. Откуда этот голос? Такой знакомый, что просто, мать его за ногу, все нутро вывернул. Кто это сказал?
Он рассеянно глотнул чай и уставился в окно на ползущую мимо платформу, сморгнул и вдруг увидел…
Рыдающая большая черепаха в рыжей маске с руками и ногами сидела на диване, выдавая сквозь всхлипы «Раф, Раф, Раф…», ее обнимала до странного знакомая рыжая девушка, а рядом, уткнувшись ей головой в колени, еще одна черепаха…
— Раф, — еле прошептала она. — Раф, пожалуйста…
Раф хотел утешить их, — кто бы они ни были, но так горько по нему сокрушаться-то зачем? — но его потащило прочь по коридору этого места к закрытой двери и протолкнуло сквозь нее.
«Да что это за наваждение такое?!»
Еще одна черепаха полулежала в кровати и смотрела в потолок.
Черепаха была в бинтах, глаза у нее… глаза у нее были такие, что Рафу сразу самому захотелось зарыдать и сказать этой странной черепахе хоть что-то хорошее.
— Эй, не все в мире дерьмо. И не все так плохо, чтоб с такой похоронной мордой сидеть.
Раф сел на кровать и уставился на черепаху, даже захотел погладить ее по голове, но под ребрами что-то так заныло вдруг, что он схватился за грудь и согнулся, ткнувшись головой черепахе в укутанные пледом колени.
«Черт, дышать-то как больно, а…»
— Раф, возвращайся, пожалуйста, — тихо-тихо сказала черепаха.
— Я бы с радостью, Лео, — Раф вытер нос об плед, понимая, что в натуре вот сейчас заплачет от этого голоса и тона, и от того, что не может сказать, что он вот тут, и пообещать, что вернется, только бы эта черепаха улыбнулась, что ли, ему. — Я бы с огромной радостью, бро…
-Лео! — Раф вскинулся, как ошпаренный, и выронил чашку. — Дон! Майки!
Он подскочил с сиденья и рванул к выходу, давясь слезами, — так себя самого стало жалко от того, как они его звали.