— Привет! — тихо поздоровался воин, и его пальцы как будто сами взялись за маленькую теплую ладошку. Она смущенно сжала его руку своей, почувствовав, как незнакомое, но очень светлое чувство разливается в груди, наполняет каждую клеточку восторгом, заставляя трепетать от антеннок до кончика хвоста.
— Модо, сразу ужинать, или в душ с дороги? — обратилась к сыну Дана. — Ты же с ночевкой?
— Да, мам! Сток отпустил в увольнение на пару дней, так что подумай, чем помочь завтра. В душ, а потом ужин, а то песок, кажется, даже в уши забился! У вас вон какая чистота, а я тут натоптал! Я выйду — бутерброд соображу и пропылесошу за собой, вы отдыхайте!
Он ушел к себе, а Дана посмотрела на Терри смеющимся взглядом “Я же говорила!” и двинулась в сторону кухни. Ее мальчик, конечно, станет возражать, но разве не хочется матери побаловать любимого сына? Но Терри взяла ее за руку и, посмотрев в лицо, попросила:
— Ты правда отдохни, пожалуйста! Позволь мне о нем позаботиться?
Старшая мышка на мгновение замерла, в самый последний момент поймав на языке готовые сорваться слова о том, что ей совсем не сложно похлопотать о собственном ребенке. Но, отступив, опустилась на стул и просто кивнула, уступая место молодой хозяйке.
Спустя полчаса по дому разнесся аромат свежих блинчиков. Модо, на ходу натягивая майку на взъерошенное после душа тело и принюхиваясь, зашел на кухню:
— Ой, мам, блинчики! Ну сказал же: не надо было беспо…
Но мама сидела за столом и потягивала ароматный травяной чай, а у плиты, лавируя между тремя сковородками, суетилась вторая из женщин. Мужчина замер, засмотревшись: изящные руки, отмерив белое, тягучее тесто, резко опрокидывали его на шкворчащую поверхность с крошечными бортиками, и, покрутив под каким-то невероятным углом, раскатывали в тончайший, весь в дырочках, блинчик, тут же начинающий пузыриться и золотиться по краям. Из небольшой колонки, пристроенной на полочке, раздавался негромкая, но веселая мелодия. Мышка, которая впервые в жизни не знала голода, тихонько покачивала в такт музыке округлившимися за несколько недель бедрами, задумавшись и отдавшись процессу. Модо, не в силах оторваться от такой уютной и домашней картины, привалился плечом к дверному косяку, сложил руки на груди и затаил дыхание, боясь спугнуть танцующую в его доме женщину. Кончик его хвоста непроизвольно подхватил попсовый мотив и начал отстукивать ритм по босой ступне.
В этот миг он понял, что все бы отдал, только бы вот так каждый день смотреть на то, как эта мышка, пританцовывая и напевая себе под нос, хозяйничает на его кухне.
Пару минут Дана, пряча улыбку в чашке, переводила взгляд с девушки на замершего сына, с чьего лица как будто ушел груз всех испытаний, что выпали на его долю. Ох, не признается, но не к матери сегодня приехал он, совсем не к матери!
Терри, чуть сильнее, чем до этого повернувшись под особенно динамичные аккорды, наконец заметила воина:
— Ой! А чего же ты там стоишь! Иди скорее ужинать! — Подцепив лопаточкой поджарившийся блинчик, она выложила его на тарелку и поставила уже приличную, дымящуюся стопку перед устраивающимся за столом мужчиной. — Вот! Так ты хотел, чтоб совсем горячие?
Серый, не удержавшись, рассмеялся:
— Именно! Спасибо большое! — он потянулся к верхнему, еще шкворчащему кружевному кусочку теста и отдернул руку. — Ой, мамочки! — Вместо еды пришлось засунуть в рот обожженные пальцы. — Утятиль кфалификацию!
Обернувшись к нему, мышка, приподняв брови, кивнула на металлические пальцы:
— Ну так правой же!..
— А правой, — Модо озадаченно пошевелил бионической рукой. — В голову не приходило! — холодные, не чувствительные к теплу пальцы сложили аккуратный треугольничек. За все те годы, что ему пришлось уживаться с протезом, он так до конца и не свыкся что вот это — полноценная часть его. Он использовал оружие, мог прекрасно водить мотоцикл, закручивать гайки, при необходимости выполнить любое действие, но все сколько-то значимое непроизвольно делал левой, умеющей чувствовать. Переучил себя, что ведущая у него теперь именно она. Обнимая мать, он отводил правую чуть назад, чтоб мышка не ударилась о металл. Почесывая между антеннок Нагинату, касался ее только теплыми и живыми подушечками, запоминая, как нежен детский пушок под ними. Устраиваясь с кем-то из друзей плечом к плечу на диване, старался сесть с краю так, чтобы протез лежал на подлокотнике, не заставляя близких ежится от холода. И пусть каждый из них смирился с тем, что потерял на войне, но Модо так по настоящему и не принял эту часть себя. Поэтому взять в пальцы с красными фалангами треугольничек ароматного, горячего блинчика, приготовленного специально для него особенной женщиной, казалось чем-то противоестественным. Как будто он нарушил какое-то правило, которое сам для себя и придумал.
Но Терри не дала ему задуматься о том, что же он делает. Она, ловко выставляя перед ним множество баночек, принялась называть начинки, которые можно добавить, и вот серый, даже не успев понять как, догрызал хрустящую корочку уже с третьего блина, урча от удовольствия.
— Ох, совсем как в пять лет! — рассмеялась Дана и ласково почесала его у основания антенн. Звякнули два золотых кольца, напомнив о тех, кого отняла у них эта война. Она тоже далеко не сразу смогла снова вот так просто касаться уха своего сына, в котором тот носил вестников семейного горя.
За хлопотами и легкой беседой плавно потек вечер. Старшая расспрашивала о внуке, Модо передал привет от Нагинаты и Тэссен. Еще раз уточнил, точно ли мама готова побыть несколько дней с Наги, чтоб Троттл и Карабина могли улететь в короткое романтическое путешествие. Женщины просили передать генералу, что теперь их двое, и за девочку можно вообще не волноваться, они обе с радостью присмотрят за ребенком. Через какое-то время Дана, кидая на сына и девушку полные надежды взгляды, сослалась на усталость и ушла к себе, пожелав им спокойной ночи.
Мужчина и женщина остались одни.
Терри, давно заприметившая на полке большую синюю кружку с байкерской эмблемой наполнила ее чаем и поставила перед хозяином:
— Угадала? — Она прищурилась, внезапно для самой себя игриво посмотрев на воина из-под ресниц.
— Угадала, — кивнул тот и заулыбался, переводя задумчивый взор с чашки на стопку дымящихся блинчиков. На душе стало легко и тепло. Захотелось встать, выключить горящие конфорки, усадить суетливую хозяйку на колено и покормить ее саму, пока не остыло. Ему определенно нравились формы, которые приобрело ее тело в последнее время: ребра и позвонки перестали просвечиваться сквозь футболку, грудь и попка под переставшей висеть мешком одеждой то и дело притягивали взгляд, на попухлевших щечках отчетливо стали обозначаться ямочки, когда она улыбалась. Он был бы рад даже покормить ее с рук, чтоб дать почувствовать все оттенки вкуса приготовленного ею блюда…
Мысль о руках вернула в реальность, и мужчина одернул себя за неподобающие желания. От самого себя стало противно: он предложил Терри дом и защиту, а не свои приставания. Мышь не сомневался, что сделай он хоть жест с намеком, она покорно ответит и примет его ухаживания. Но только зачем ей он, искалеченный уродливый солдафон, когда очень скоро, только закончится война, эта красивая молодая женщина сможет выбрать любого? Да и захочет ли после всех тех рук, которые, не спрашивая, касались ее тела?.. И вообще, зачем ушла мама, быть может Терри не комфортно быть наедине с ним?…
Мышка заметила, как изменилось настроение воина. Ушла с лица беззаботность, лоб нахмурился, могучие плечи напряглись. Что она сделала не так? Вроде бы, с ужином угодила. Не понравился чай? Или ждет от нее что-то помимо этого?.. От этой мысли в животе должен был сжался холодный комок страха, но… внезапно его не было. А было сожаление от того, что ушла из его взгляда радость.