На кухне повисло гнетущее тяжелое молчание.
— Спасибо за ужин, Терри. Давай помогу убрать? — Модо поднялся из-за стола.
— Нет, благодарю тебя, я тут сама! Отдыхай! — Девушка снова засуетилась, собирая со стола, хватаясь за возможность спрятаться от самой себя за простым действием.
— Я тогда… пойду подышу на крыльцо, — он развернулся и вышел.
Собственный дом внезапно показался неуютным. Зачем он ему, такой большой, если никогда тут не будет никого, кроме них с мамой? Ну, Огонек иногда будет заезжать. Названные братья и сестры - приемные дети его матери - сражались в другой части планеты и тоже навещали не часто, выпорхнув из-под крыла Даны в самостоятельную жизнь. Так кого обманывал серый, выстраивая столько комнат? С кем думал он делить просторную спальню, которую так красиво озаряют первые лучи солнца? Зачем врал себе, поселив маму в противоположной части из боязни нарушить ее покой звуками? Разве только притащит к себе мотоцикл и будет ремонтировать движок прямо подле кровати…
На Марс опустилась ночь. Черное-фиолетовая, совсем такая же, какой она бывала в пограничном городке, где он вырос. Звезды, загораясь, подмигивали ему. И на мгновение из них как будто сложился силуэт двух женских фигур и ребенка, которого они держали за руки. Звездочки блеснули и погасли, оставив ему лишь ночное небо.
Он облокотился на перила с резными, выточенными собственными руками, балясинами. Много лет мужчина жил с разорванным в клочья сердцем и даже не думал о том, что на нем прервется его ветка рода. Убедил себя, что будет счастлив от того, что рядом с ним — верные друзья и их дети, мечтал стать Наги добрым дядюшкой, всегда готовым прийти на помощь. Но серая мышка с такими знакомыми глазами цвета марсианского ночного неба как будто заставила снова что-то затрепетать в груди. И с каждым ударом опадал пепел, обнажая ранимое, полное надежды и очевидно еще живое сердце. И снова в минуты тишины пришли мечты о семье, о собственных мышатах. О том, на кого мог бы быть похож его сын. О том, как бы радовалась мать, доведись ей взять на руки внуков. И о том, как хорошо, когда к боку прижимается теплое, мягкое тело.
Модо с силой сжал пальцы, едва успев остановить сервоприводы, пока они не раздробили прочный пластик. Ну куда ему, неуклюжему киборгу, мечтать касаться нежной женской кожи?
За спиной скрипнула дверь, и раздались легкие шажки. Три раза небольшие ступни переступили по доскам, каждую из которых хозяин уложил собственными руками, а потом заботливо покрасил, стараясь сделать свое жилище как можно лучше для… для мамы? Вряд ли ей было бы нужно столько. Себя? Но он почти не бывает тут. Тогда для кого?..
Теплое маленькое тело прижалось сзади, тонкие руки обвили талию, ладошки легли на напрягшийся почти до боли пресс. Через футболку он почувствовал, как ушко и щека прижались между лопаток, упругая антенка щекотнула вдоль позвоночника. Мужчина, медленно втянув в себя воздух, распрямился, зажмуриваясь.
Сердце застучало так, что Терри отчетливо услышала его гулкие, тяжелые удары.
Ее пальчики осторожно шевельнулись, заскользив по бугоркам каменных мускулов на животе, осторожно двинулись вверх, ладошка легла на грудь, туда, где прямо под ней отчаянно грохотало, разгоняя кровь по просыпающемуся после долгого анабиоза телу. Ободренная тем, что ее не отталкивают, девушка коснулась напряженной спины через тонкую футболку, погладила плечо, и внезапно прямо под ее рукой, в самом центре широкой груди зародился рык.
Модо, все так же не открывая глаз, изо всех сил прикусил губу обломанным резцом: хотелось, чтоб этот миг длился вечно. Чтоб женские руки осторожно ласкали и изучали. Хотелось, чтоб льнула всем телом желанная женщина. Хотелось быть любимым.
Он еще несколько мгновений позволит себе думать, что все это — по-настоящему, а потом остановит ее. Ведь сказал же однажды, что не нужно.
Еще раз вдохнув пьянящий аромат ночи, мужчина повернулся и, взяв за плечи, отстранил мышку от себя. Всего лишь расстояние вытянутой руки, но в их случае — целая пропасть.
— Я же говорил: я не подонок и не животное, — он смотрел куда-то поверх ее антенн, стараясь не встречаться глазами. Почувствовал, как вздрогнули девичьи плечи, а потом она опустила голову и тоже уставилась куда-то вдаль за его локтем.
— Ты не хочешь. — Она не спрашивала — констатировала факт.
— Какая разница, чего хочу я? Ведь помимо меня есть ты. Ответь мне, только честно: чего хочешь ты, Терри?
Мышка задумалась. И правда, почему она, много лет обиженная и боявшаяся мужчин, внезапно пришла сюда? Бросила недомытую посуду, когда увидела в окно, с какой тоской смотрит он на небо, как сжимают его руки перила? Почему захотелось обнять? Почему захотелось почувствовать, как обнимет в ответ? Как… заскользят широкие ладони по телу?
Ответ вспыхнул так внезапно, что она даже не успела его обдумать, и, сделав шаг навстречу, обняла за шею и жарко зашептала:
— Детей от тебя хочу! Дать семью тебе хочу! Быть твой хочу!
Ответом были сомкнувшиеся на талии крепкие объятия. Привстав на кончики пальцев, она попробовала найти его губы, но он не позволил сократить последние сантиметры разделяющей их дистанции, что-то ища на самом дне темно-фиолетовых глаз, окруженных темными пушистыми ресницами.
— Моя навсегда?
— Только твоя… навсегда!
***
Лучик солнца заглянул в неплотно занавешенное окно, скользнул по подоконнику и залил просторную, но аскетичную спальню золотистым светом. Перескочил на кровать, пробежался по смятым простыням и небрежно наброшенному на сплетенные тела одеялу. Он взобрался на серое, острое плечико, с него — на длинную шею и прыгнул на черный нос.
Терри, будто почувствовав озорника, забавно сморщилась и пошевелилась, приоткрывая глаза. Было невероятно уютно лежать щекой на мерно вздымающейся груди и чувствовать широкую мужскую ладонь на обнаженном бедре. Она осторожно приподнялась на локте, повернулась в теплых объятиях на живот и с улыбкой всмотрелась в спящего мужчину. Единственного в жизни, рядом с которым просыпалась.
Девушка уже видела, что во сне он становился моложе. Множество мелких тонких шрамов, почти скрытых густой шерстью, испещряли волевое лицо, становясь заметнее около повязки и скрываясь под нею. Пугавшая вначале, сейчас она лишь придавала ему какого-то дополнительного шарма, делая похожим на благородного пирата. А мышка, пожалуй, не прочь стать похищенной им принцессой!
Терри хихикнула от этой мысли и продолжила беззастенчиво разглядывать Модо.
Сломанный резец мог бы оттолкнуть, но удивительно хорошо гармонировал с закрывающей глаз повязкой. Обладай он идеальной улыбкой, сложилось бы ощущение, что на какого-то актера надели маскарадный костюм, чтобы снять в дурацкой рекламе. Метки же на лице и теле не оставляли ни капли сомнения в том, что война — его стихия, что он прошел не один бой и пролил кровь за родной мир, за благо близких. Напугавшие при первой встрече черты под любящим взглядом преобразились, подарив мужчине неповторимую брутальность.
Одеяло соскользнуло куда-то в район талии, прикрывая лишь их бедра, и мощный, бугрящийся мышцами, торс впервые не был скрыт одеждой или ночной тьмою, а полностью открыт взгляду. Более грубые, чем на лице, шрамы тут и там слегка вздыбливали шерсть, рассказывая о былых ранах. Самые толстые и заметные из них змеились с правой стороны, как солнечные лучи к диску светила сходясь туда, где живое тело переходило в металл. Обычно следы эти были скрыты под нагрудником и наплечником, однако сейчас мышь был полностью обнажен и залит утренним светом перед своей женщиной. От взгляда на плечо ее сердце сжалось. Что он чувствовал? Как это произошло? Помнит ли страшный миг, или шок стер из памяти боль?
Ее не отталкивали эти отметки его отваги, она не стремилась отвести от них взор. Лишь хотела приласкать самыми кончиками пальцев, чтоб показать, что и их, как и всего своего мужчину, принимает. Терри, стараясь не разбудить, потянулась к израненному когда-то плечу, подушечки почти коснулись грубых шрамов…