– Замолчи, Олаф, я знаю… Просто… Это трудно…
– В борьбе за жизнь нет виновных и невинных – есть только победители и побежденные, только
живые и мертвые…
– Ты человек прошлого, Олаф… Ты мог бы стать человеком будущего… Но в будущем нет
человечества… Смотри на меня, Олаф, – я один из тех, кого нет без системы, кого не будет без
системы… И будущее за такими, как я… А за такими, как я, будущего – нет…
– А мне плевать, полковник… И на прошлое, и на будущее… Я живу только сейчас.
– Мы все живем только сейчас.
– Но вы так далеко зашли в прошлое и будущее, что в настоящем от вас ничего не осталось…
– Все, что существует, имеет память, Олаф, – это коды, переносчики пространства во времени…
Они просты или сложны… Но без них нет ничего… Код хранит память конструкции, сохраняя ее
строение во времени… И сложные коды сложных конструкций требуют сложной памяти… Не
помня, не прогнозируя, мы не сможем остаться на грани между прошлым и будущим, которую
называем – настоящим… А с усложнением конструкции, хранимой нами и хранящей нас, мы
должны заходить в прошлое и будущее дальше… Прежде мы не были объединены системой – нам
была нужна только короткая память… Но теперь нам нужна долгая память, объединяющая нас
системой… И такому одинокому стрелку, как ты, Олаф, никогда не зайти во времени дальше
сложного объединения… Система сильней – она уничтожит таких, как ты…
– И сдохнет следом, как все остальное, что идет во времени… Все, что восходит, – нисходит во
времени… Не было и не будет организма или организации не павших в руины и не поднятых из
руин… И кончайте вы голову ломать, идите лучше крыс с Хансом ловить… А то – с голоду
помрете, пока мысль додумывать будете, полковник. Вот проволока, тросы и ножи… Берите и
идите.
Я положил проволоку на пол, сосредоточенно вглядываясь в ментальный фон Рокотова,
ждущего в отдалении… Он еще бдителен, он еще не уверен, что мы здесь останемся надолго… Но
он станет спокойней, когда пройдет время… когда мы допустим пересечение с разведчиком…
Допущение пересечения – это успокоит его, а я смогу выправить перестроенные схемы поиска,
взяв в расчет данные этих разведчиков… Тогда нас не найдет ни Рокотов, ни его разведчики…
Найдет только Тишинский… но он потеряет время… Пройдет время… а время меняет и
обстоятельства… Я взял энергоблок с загруженной портупеи…
– Что вы делаете, полковник?..
– Присягаю на верность себе, Олаф. Готовься, скоро выходим.
Запись №7
22
Рокотов спокоен. Это значит, что он держит наш фоновый сигнал под контролем, но не
способен определить точно наше положение… Я резко толкнул Олафа в плечо, и он сразу
проснулся.
– Уходим. Сейчас.
Он не стал задавать вопросов, поняв все сразу, растолкал Ханса и схватил оружие…
Мы не спустились под землю, где велика возможность натолкнуться на заблокированные после
штурма и пожара тоннели, а скоро пошли через наземные уровни зданий, избегая пересечений с
разведчиками. Нужно спешить – скоро кончится время замедлителя, а рвануть должно ровно в то
время, когда мы выйдем из зоны восприятия Рокотова… Он, не сосредоточенный на нашем
местоположении, потеряет нас в момент взрыва. Но надо спешить – остались считанные секунды…
Рокотов потерял наш сигнал – мы вне зоны восприятия… Я упал лицом в пол, закрывая глаза
руками, увлекая за собой бойцов… Сияние ударило по глазам, за раскатами двинулась взрывная
волна, накрывая нас гулом и треском, сорванными панелями и градом осколков… Мы свободны.
Рокотов не видит нас, он сосредоточен на взрыве, призывая в эту зону разведчиков…
Олаф поднялся, поднимая и пыль, – будто белый зверь гордо встал передо мной… встал, будто с
осыпающейся с его шкуры дымкой…
– Вы одним зарядом здание снесли… Я не знал, что вы такой подрывник…
– Ты еще много обо мне не знаешь. Идем. Скорей.
– Вы ж в штабе служили… еще и в Центральном…
– Да, мне были открыты все карты, и я был счетной машиной, рассчитывающей действия
наших и вражеских диверсантов, Олаф.
Ханс робко коснулся моего погашенного погона…
– Полковник, так это значит, что вы сильнее боевого офицера?..
– Нет, Ханс. Мне не знакомы нагрузки за пределами спортивных залов.
– Это не важно, когда вы можете так запросто убить, кого только пожелаете, – любого…
– Убить недостаточно – нужно остаться в живых… Я болен, Ханс.
– Но это пройдет…
– Я не знаю. Это со мной впервые…
Олаф встревожился, нагоняя меня, припадая чутким ухом к моей груди…
– Вот черт… Трещит, как костер… Это не просто бронхит… Черт… Нам антибиотики нужны,
не то вас ждет участь Гюнтера, полковник… Срочно нужны – пневмония вас быстро положит…
Я развернулся, поправляя схемы передвижений…
– Идем к Штраубу.
Ханс оторопело раскрыл рот, щедро выпуская пар горячего дыхания…
– Нельзя, полковник… Мы насилу с его территорий выбрались…
– Эти земли разорены, переходя от нас Хакаю и от Хакая к нам… Нам нужны действующие
склады Штрауба…
Олаф нахмурился…
– Да вы что, какие склады?.. Нас расстреляют еще до того, как мы к базам Штрауба подойдем…
– Нет, Олаф. Я проведу вас к складам Штрауба, отводя от патрулей, я открою склады…
– Полковник, у вас жар… у вас сознание мутится.
– Нет, Олаф. Я способен сделать это – и сделаю. Я буду жить и уничтожать всех, кто придет за
моей жизнью.
– Вы не сможете убить Тишинского…
– Я убью и его…
– Но вы сказали, что убить его…
– Я убью его ценой жизни. Стоит только ему прийти за моей жизнью, я приду за его.
Олаф остановился, пристально в меня всматриваясь…
– А я думал, что вы не такой, полковник…
Я ушел вперед, оборачиваясь к нему через плечо…
– Я пробудился от сна, Олаф. Идем. Скорей.
23
Запись №8
Штрауб близко, до границ его территорий осталось недолго, но я задыхаюсь в жару, мне нужен
отдых… Топлива для костра нет, но мне костер и не нужен… Я поднес ко лбу руку и увидел свое
отражение в браслете… Наверное, так выглядит оживающая статуя или человек в исчезающей
маске… Еще не жизнь, еще только призрак жизни… Но мои глаза уже озарены блеском – пусть и
больным… Что это?.. Сигнал – еще на границе зоны восприятия…
Я сосредоточился. Унтер-офицер AVRG N4 и трое бойцов N2… нет – пятеро… девять, десять…
и офицер S7… Я поднялся на ноги – здесь рота солдат AVRG с командирами, с офицерами…
армейские штурмовики… Но с ними что-то не так… они будто одурманены – все… Олаф, встав в
дверном проеме, одарил небо заносчивым взглядом…
– Истребителей подняли… Это ваши – истребители Ясного…
Я вижу их – их холодные мысли – Ц499… Они метнулись вслед “белым медведям” Штрауба…
– Ваш Снегов что, Роттеру войну объявил?..
– Я не знаю, Олаф…
– Но его истребители по Штраубу бьют…
Все осиял белый свет… Далекие раскаты и снова зарево… и черные столбы – “небесные
подпорки” – вздымаются на западе… Штурмовые “стрелы” ворвались свистом в этот далекий
раскатистый гул и послышался смех бойцов… Они остановились совсем близко – они видят
меня… Я подключил излучатель, но они надсадно смеются, стоя на улице около зависших низко
над землей стрел… Я вчитался в их мысли… и вышел к ним, опуская оружие…