подчиняющее всех… Иначе – это только видимость – только ложь…
– Я не преступал закона порядка, Олаф, что дает мне право судить силой и законом порядка.
– Да, я дезертир, полковник. Но я честен. Я вернул долг системе, отдав ей все, что она дала мне
– мою кровь… Она больше ничего не могла дать мне – мне больше нечего было окупать моей
кровью… Я ушел.
– Ты не просто ушел, Олаф. Ты – бежал…
– Да, я преступник. Но я покинул систему не оттого, что совершил преступление, – я совершил
преступление оттого, что покинул систему. Просто, мне не по нраву, когда мне заступают дорогу…
Я этого не терплю, полковник…
– Мне безразлично, что тебе по душе, а что – нет, Олаф. Уйди с дороги.
– Для меня сойти с вашей дороги значит – сойти с моего пути. Не ждите от меня покорности – я
боец Хантэрхайма, меня можно только убить.
Я не сталкивался с бойцами Хантэрхайма в бою, но мне достаточно известно об их
бесконтрольной гордости и силе… Этих людей создают специально для северных пустынь – только
таким бойцам достает сил без устали биться с врагом среди вечных льдов, и только вечные льды
позволяют офицерам ограничить их волю, убавляя их силу. Олаф смотрит мне прямо в глаза, но я
теперь смотрю только на его руки…
– Не вынуждай меня применять силу, Олаф…
– Я знаю вашу силу, а значит – знаю и слабость, полковник… Вы профессионал, но вы
изнежены узкой специализацией… Вы думаете, что тонкие знания дадут вам преимуществ больше,
чем грубая сила…
– Верно, Олаф.
– Но вы – только счетная машина… Ни один ваш расчет не соперник моей злобе…
11
Я с трудом удержался от тяжелого вздоха… Я знаю, что он прав, – стоит мне его разозлить, он
перестанет подчиняться рефлекторным реакциям, не будет послушен болевому воздействию…
Тогда я не смогу остановить его… и убить его будет непросто… Он не отступит ни раненым, ни
покалеченным… не сделает того, на что я буду рассчитывать, не ответит так, как я буду ждать… Но
я еще надеюсь его переубедить – ведь он, в общем, умен… Надеюсь обойтись без крови из-за
Ханса – этого покладистого солдата, который мне понравился сразу, которому этот охотник
заменил и соратника, и командира…
– Олаф, ты должен сдержать злобу, иначе я должен буду тебя устранить.
– Устранить?! Так в штабе называют убийство?!
– Я готов рассчитывать вам схемы, но вы обязаны подчиняться мне. Отойди, иначе со мной
пойдет один Ханс.
– Ханс останется со мной – буду я живым или мертвым! Вы что, не поняли, что я для него – и
жизнь, и смерть?! Он ходит следом неотступно, как замученный звереныш, прибившийся к
первому встречному, не избившему его до полусмерти. Он будет со мной – с его больной
преданностью слабого сильному! Навечно! А вы без нас здесь с голода помрете, полковник!
Я подключил излучатель… Олаф перевел мрачный взгляд на поджатый моей рукой спуск, на
подсвеченный ствол, наставленный ему прямо в грудь…
– Отойди, Олаф…
– Нет! Пришли к нам с вашим законом, негодным у нас, думая, что годен только ваш закон –
всегда и везде… Нет, полковник, – у нас другой порядок… У нас нет заводов, штампующих бойцов
по первой нужде… Нам нужен каждый охотник, каждый стрелок – до его последнего боя, до его
последнего вздоха… Швайген хороший боец – он нам нужен. Колите ему дозу!
Лейтенант, скрипя зубами от боли смешанной с досадой, нестойко поднялся со шкуры, с
видимым усилием делая первый шаг к нам… Но, приблизившись, он резко схватил Олафа за ворот
куртки, с силой отбрасывая его в сторону от меня… так же жестко и бесцеремонно толкая меня в
грудь…
– Какого черта вы, оба, мою шкуру делите?! Она еще моя!
Пользуясь моей секундной оторопью, он выхватил из моих рук оружие… выхватил из рук
Олафа шприц…
– Вы, оба, мозги включите! Я вас обоих положу – в лужу вашей крови лицом вниз, чтоб
захлебнулись, чтоб я знал точно, что нет больше вас обоих! Придурки вы, оба! К неподчинению не
привыкли! А я ко всему привык! Вот и получайте мои привычки! Я не за жизнь, не за смерть не
цепляюсь! Но вам со мной не покончить, пока вы с грызней не покончите! Пошли! Время уходить!
Лейтенант опустил оружие, замер, уронил голову… и рухнул на пол без сознания… Олаф,
бранясь сквозь зубы, бросился к нему, на ходу подбирая выпавший из руки офицера шприц. Все это
время тихо молчащий Ханс подал мне поясную портупею с забитыми энергоблоками ячейками, с
двумя кинжалами на крепежах… Как только я застегнул ее, он подал мне так же плотно забитую
энергоблоками плечную портупею… Я промолчал, только подумав, что этих зарядов будет
достаточно, чтобы снести все объекты в округе, разнеся здания в пыль…
– Я знаю, что вы не привыкли носить столько зарядов, полковник… Знаю, что это не
правильно… Но ведь нам без этого никак… Вы не думайте, полковник, что я их не проверил… Я
проверил – они все исправны, не рванут… все блокировки в порядке…
Мне на плечи упали тяжелые лапы зловонного скингера… Я взял в руку безвольно ударившие
меня по груди когти зверя… Провел рукой по белоснежному, хоть и запачканному сажей, меху –
густой короткий подшерсток, гладкий длинный волос… Ханс сколол у меня на груди обвившие
мою шею звериные лапы, надернул мне на голову капюшон, обрамив мои глаза прорезями пустых
глазниц зверя…
– Теперь вы будете видеть и его глазами, полковник, слышать и его ушами…
– Ханс, так я не слышу ничего, а мне слух необходим.
Олаф взглянул на меня, отходя от открывшего глаза лейтенанта…
– Обмороженные уши вам слух не усилят. А запах терпите – на морозе так пахнуть не будет. И
не кривитесь, полковник… Или вы думали, что все время здесь чистым проходите?.. А ты, Ханс!..
12
Ты что, думаешь, что он без адъютанта снарядиться не может?! Не подавай ему оружие! Он теперь
руки в кровь вместе с нами обдирать будет!
Олаф сунул мне в руку моток тонкой проволоки, бросив к моим ногам канистру химической
отработки, слитой у сломанных “стрел”, швырнул вьюк…
Я перебросил через плечо три боевых излучателя, взятых из груды оружия, сваленного в углу,
помог подняться обессиленному никак не уходящей болью лейтенанту… Ожоги и тяжелые
препараты, по всей видимости, туманят теперь не только его взгляд, но и сознание…
Ориентируется и координирует движения он с трудом, но оружие еще крепко зажато в его руке
упорством. Ханс вручил мне исцарапанную флягу и набитые железным звоном подсумки…
– Не пойдет, Ханс, переложить надо. Шуметь теперь не будет никто и ничто.
Ханс, торопясь, высыпал из подсумков гремящую груду пряжек и карабинов, наскоро
прокладывая их вырванными из шкур клочьями меха… Я взял и рассмотрел одно из креплений…
– Ханс, оставь это барахло. Теперь нам действительно надо спешить.
– Это не барахло, полковник, – это нужно…
– Зачем?
– Спусковые механизмы делать…
– Зачем, Ханс?
Олаф, похватав последние железки, махнул Хансу рукой, чтобы он скорей сворачивался.
– Мы на зверей силки ставим, капканы… ловушки устраиваем на звериных тропах. Берите этот
вьюк, полковник, – мы в лесу топлива для костра прихватили. У нас жира скингера нет, отработки
почти не осталось – кроме дерева, огонь кормить нам нечем. И мох не забудьте – этот клок, для
растопки. А то здесь мы ничего не найдем – огонь здесь уже все сожрал.