подошел… Я бы сразу заметил его ментальный фон, потому что ищу его, потому что жду…
Судорожно глотнув воздух, я подошел к темноте, всматриваясь в белесую беззвездную ночь за
пустыми дверями… Снег не дает тьме подступить ко мне во всеоружии, но она прокрадывается
крепчающей стужей за ворот шинели… Скоро небо прояснеет и провалится бездонным мраком
ввысь, открывая звезды…
Я вернулся к распустившему хвосты искристому костру, но его тепло только сильнее пробрало
меня холодом… А запах смолы, рвущейся из-под коры только что подброшенных Хансом в огонь
еловых сучьев, связал легкие…
– Собирайтесь. Ханс, бери своих крыс и идем… Живей.
Олаф резко обернулся ко мне, и Ханс бросил, только что надсеченных для обдирания шкурок,
крыс…
– Что, патрули перестроили, полковник?
– Нет, Олаф… Это – каратель…
– Один?
– Один…
– С одним мы без труда справимся…
– С этим – нет… Ни с ним, ни с его “защитниками”…
– C “защитниками”? Это не простой ликвидатор?
– Молчи. Идем.
– Вы засекли его? Он здесь? Но я его не вижу…
– Олаф, он еще далеко, но будет здесь. Он не должен найти нас. Надо уходить, пока не кончился
снег.
Ханс изумленно распахнул глаза…
– Что это значит, полковник? Откуда вы знаете о нем, когда его здесь еще нет?
Что значит?.. Это значит, что теперь я уверен, что Тишинский не отпустил меня, что придет за
мной… Я уверен, хотя понятия не имею, зачем я ему – безымянный офицер, с чужой памятью,
открытой врагу… пощаженный, изгнанный и преследуемый…
15
– Не задавай вопросов, Ханс. Подключи расщепитель, мы не должны оставлять тело офицера.
Мы не должны оставить ни одного следа. Ему нельзя оставлять ни одного следа. Нужно уйти, пока
не перестал снег, скрывающий след… пока не открылись светящие звезды…
Я опустился перед костром, спешно туша его, разбивая дотлевающие угли клинком, присыпая
золой еще горящие…
– Полковник, это хороший нож – не надо его в огонь… И поленья эти… У нас же других дров
нет…
Я обернулся к Хансу, и он замолчал, еще шире распахнув глаза, но на этот раз не удивлению, а –
страху… Олаф тревожно вскинул оружие, но я махнул ему в сторону мертвого лейтенанта… Под
потоком расщепителя сразу низко загудел, прохладно замерцал воздух, скрывая офицера
призрачным светом…
– Вы, оба, быстрей забирайте все! Встаньте в дверях и ждите, не входя, не выходя!
Они повиновались без слов, с напряженным недоумением наблюдая, как я, встав на колени,
затираю перчатками кровь крыс до сухости, присыпая пятна пепельной пылью… как подбираю
окурки, складывая их в пустой консервный контейнер вместе с осколками остывших углей от
костра… Я сдуваю мерцание “мертвого инея”, оставленного расщепителем, растираю сажей
светлые царапины, оставленные неосторожными шагами бойцов на плитах пола, потемневших от
проползшего по ним огня…
Я поднялся, осмотрелся… и снова опустился на колени… Здесь Ханс надрезал шкурки, здесь
должны быть клочки шерсти… и шкуры скингеров были свалены в углу… и Олаф ходил здесь с
зажженной сигаретой, разбрасывая сигаретный пепел…
– Полковник, вы что делаете? Здесь все горело – здесь все в пепле и углях…
– Другой пепел, другие угли…
Я еще раз осмотрел помещение, осветил ярким фонарем темные коридоры, оплавленные
дверные проемы, осколки опаленного оборудования… Нет, не вижу… Больше ничего. Я вышел под
снег к моим бойцам… Швайген переложил на меня ответственность за них… Но я веду их за
собой, ведя следом и кошмарное чудовище…
– Идем! Быстрей!
Запись №5
Широким шагом, не останавливаясь, – все вперед и вперед, все ближе и ближе к восточной
границе… По снегу, под снегом, скрытые снежной стеной… Мне душно и жарко от отяжеленной
грузом ходьбы, но стылый ветер бьет в спину, не давая остановиться, подгоняя… Олаф с Хансом
измотаны, кажется, больше, чем я, – они выносливы от привычки, но их не гонит этот взгляд в
спину… взгляд зверя с холодным разумом… Олаф нагнал меня, зашедшего вперед, стараясь
отдышаться и заглянуть мне в лицо…
– Полковник, надо остановиться… Мы голодные, и вообще – не дело это в таких условиях
тяжелых сил не жалеть…
Я замедлил шаг, глядя на покрывающий слежавшуюся золу сухой искристый снег… Он еще
поверхностен – еще не оставляет глубоких следов, занося едва заметные отпечатки, выравнивая
скрытую пургой дорогу у нас за спиной…
– Идем. Скоро сугробы и заносы станут глубже, снег прекратится, небо прояснеет – тогда надо
будет под землю спускаться…
– Мы задохнемся в подземельях, полковник… Душно в тоннелях – дымно, в гари все и в саже…
– Ничего, Олаф, пройдем…
– Он ведь не простой каратель… И он послан за вами, полковник… Верно?
– Верно, Олаф. Теперь идем.
– Как же вы от него, от такого, ушли?..
– Он меня отпустил.
Олаф сбился с шага и чуть не уронил часть поклажи…
16
– Что значит – отпустил, полковник?..
– То, что он привел меня на пустырь выжженной полосы, когда я шел на казнь, и – оставил. Но
он не оставил меня…
– Черт… Нашли мы себе с Хансом офицера…
Я обернулся к нему…
– Олаф, сейчас мы друг без друга отсюда точно не выйдем, но при первой возможности мы
разойдемся.
– Да куда нам здесь без вас, полковник?.. Мы охотники, а не счетные машины, – нам здесь без
вас с разведчиками пересечений не избежать и от карателей не скрыться… Мы для этого офицера и
искали.
– Тогда нам придется скрываться с трудом и старанием.
– Полковник, его убить надо – выследить и…
– Молчи, Олаф. Нам его не убить – никогда…
– А кто он, что его лучи не берут?..
– “Тень” Снегова.
– Замерзшего вечным холодом верховного главнокомандующего РССР?..
– Да.
Олаф замолчал, думая…
– Полковник, но ведь его только называют “тенью” – он просто человек, как и мы…
Я остановился, крепко сжав дрожащей от напряжения рукой его плечо…
– Олаф, он не просто человек, как мы…
Ханс, насторожившись, подошел ближе…
– А это правда, что ваш верховный главнокомандующий – самое великое творение
человеческого разума?..
Ханс вздрогнул под моим взглядом, замолкая…
– Только он не человек, Ханс.
– Я знаю, что он жесток… но ведь это необходимая жестокость… Правда?..
– Не в этом дело, Ханс. Он просто – не человек.
– А кто же?..
– Никто не знает, кто он, – кем он стал… ни в штабе Ясного, ни в Центральном управлении
СГБ… Мы знаем только, что он – не человек.
Ханс, зябко сжав плечи, украдкой осмотрелся… Олаф, опустив глаза, запустил пятерню в
путающиеся на ветру волосы… поднял на меня решительный взгляд…
– Скажите, зачем он вас ищет? Зачем вы ему, Снегову?
– Я не знаю, Олаф. Я ничего не знаю…
– Что вы сделали?
– Я ничего не сделал – сделал Хакай… он сделал меня, воскресив офицера после необратимой
смерти.
– Хакай?.. Ваша память открыта Хакаю?..
– Да. Я должен был быть казнен.
– Я думал, что вас должны были устранить вслед за вашим устраненным командиром…
– Сначала и я так думал… После думал, что буду казнен, как офицер Хакая… Теперь я не знаю,
что думать… Я мертвец, Олаф. Я был убит и буду убит.
– Оказаться опальным мертвецом меж Снеговым и Хакаем… Нелегко вас занесло, полковник…
А с Роттером вы никак не связанны?..
– Я между трех огней трех систем. Но я не знаю, что происходит.