Билл вопросительно взглянул на Люси, но ничего не сказал, а она уже развернулась, чтобы убежать в ванную.
Включив вентилятор, чтобы заглушить шум, она схватила толстое полотенце с вешалки у ванны и села на унитаз. Сложила полотенце вдвое, уткнулась в него лицом и закричала так тихо, как только могла. С губ сорвался то ли стон, то ли животное рычание – раньше от себя она такого не слышала, и это пугало еще больше. Люси боролась с растущим внутри чувством, что велело ей разорвать полотенце в клочья, разбить зеркало, пробить дыру в двери и расщепить окружающую реальность до субатомного уровня, чтобы остались лишь мелкие частицы и ее гнев. Она представила, как откидывает голову и открывает рот, чтобы снова закричать, но продолжает разводить челюсти, пока они не отделяются, как у змеи, и продолжает, пока их не разорвет надвое и изнутри не вырвется белое пламя. Ее трясло, она ждала, пока эти дурные мысли покинут ее разум, и задавалась вопросом, что станет с яростью, которую она запрет внутри. Глубже зарывшись лицом в полотенце, она прикусила его и затаила дыхание, пока перед глазами не заплясали звезды. Наконец гнев, подобно отливу, отступил. Она вытерла глаза, ополоснула лицо и вернулась в постель, где можно было ничего не делать и ни о чем не думать.
Позже с кухни донеслись приглушенные, но настойчивые голоса Билла и Кэрол, а потом голос Билла внезапно стал громче:
– А что я, черт возьми, должен сделать, Кэрол? Может, подскажешь, а?
Они были на грани срыва.
Пришло время ужина. Люси зашла на кухню, и на их лицах отразилась любовь, сгладив выражения.
Люси сказала:
– Тушеная говядина? Вкусно пахнет. Может, поедим сегодня в столовой?
– Конечно, милая. Сейчас все разложу.
С улицы донесся громкий вой. На секунду потолок вспыхнул синим и красным светом, но огни пронеслись мимо. Люси отметила, что впервые слышит сирены в их районе.
– Наконец-то занялись лихачами. От лежачих полицейских никакого толка.
Еще одна полицейская машина пронеслась по улице вспышкой света и звука.
Ситуация настораживала, но Люси притворилась, что все хорошо, так как знала, что Билл и Кэрол не хотят, чтобы какая-то мелочь все испортила.
За ужином они вели пустой разговор, опасаясь разрушить иллюзию нормальности. Билл упомянул погоду и как в это время года из-за ветра ему сушит нос. Кэрол с нетерпением ждала возвращения кустарниковых соек в сад. Все трое по очереди похвалили еду. Люси старалась, чтобы не выдать ничего взглядом, и надеялась, что улыбается вполне убедительно. Каждым третьим или четвертым кусочком она подавляла нарастающий крик.
Только не сорвись.
Посмотри на них. Они любят тебя. Им важно, чтобы у тебя все было хорошо.
Люси хотела сказать им что-то правдивое и правильное, чтобы они могли расслабиться. Она представила, что говорит: «Я люблю вас и всегда буду любить за то, что вы спасли меня, даже если сейчас я не чувствую себя в безопасности. За последние две недели умерли два мальчика и учитель, а я видела что-то необъяснимое, и теперь не могу убежать от этого кошмара, и мне ужасно страшно, и вы мне сейчас очень нужны». А потом она заплачет навзрыд, трясясь всем телом, из-за глубокого откровения, а они обнимут ее в благодарность за то, что она принимает их любовь.
Мир закружился, стал каким-то странным, и она поняла, что, вероятно, правда – это единственный способ вернуть ощущение безопасности, так что она выпрямилась и на мгновение почувствовала храбрость, но тут очередной всполох красно-синего света пробежал по потолку столовой, вой сирен отозвался уколом паники внутри – и мужества как не бывало.
И все же она закончила трапезу, пошутила с Биллом по поводу отключения кабельного и еще раз похвалила кулинарные навыки Кэрол, изо всех сил избегая говорить что-либо правдивое.
Как только представление закончилось, Люси сказала спасибо, извинилась, встала из-за стола и как можно спокойнее направилась ко входной двери в надежде подышать свежим воздухом на лужайке перед домом.
Ночь стояла безлунная, россыпь звезд плыла по небу. Люси посмотрела на них, глубоко вздохнула и пожелала, чтобы что-нибудь сейчас схватило ее и утащило прямо в космос.
Она наслаждалась этой фантазией, пока яркий, неестественный свет и грохот двигателя не прервали мысли. Дважды просигналил клаксон, и она увидела старый, сильно помятый красный пикап с заклеенным скотчем окном кабины. Над кузовом тянулся неподходящий по размеру серый навес и виднелась куча ламинированных разрешений на въезд в туристические зоны и выцветшая наклейка Led Zeppelin.
Это гребаный Брюэр.
Из пассажирского окна высунулся Бакет.