Нуребринги приготовили ему горячую ванну, дали сухое белье и усадили за стол с рождественской ветчиной, «искушением Янссона»[363], глёггом и водкой. Лео отдохнул и окреп, но все еще не представлял себе, что ему делать дальше. Понятно, что прежде всего следовало выйти на связь со мной. Но он знал, что Ракель забрала мой телефон, и боялся, что она держит под контролем и мою электронную почту. Но Лео ведь всегда был сообразительный и видел гораздо дальше, чем мы, простые смертные. Он решил послать мне зашифрованное сообщение, совершенно невинного содержания, какие все нормальные люди получают накануне Рождества.
– И что он сделал?
– Попросил у парня телефон и написал мне следующее: «Сердечные поздравления Даниэлю! Эвита Кон ждет тебя в феврале в Соединенных Штатах. Пожалуйста, пришли подтверждение. Твой Джанго. Будет «Minor swing». Счастливого Рождества!»
– Идея понятна, – кивнул Микаэль. – Но кто такой этот Джанго? Он же неспроста выбрал это имя?
– Гитарист. Он давно умер, тем самым Лео изначально направлял своих преследователей в тупик. С другой стороны, в этом имени был явный намек на авторство сообщения.
– Джанго?
– Да, на всякий случай он упомянул и один из шлягеров Джанго, «Minor swing». – Даниэль ненадолго замолчал, потом продолжил: – «Minor swing» – настоящий гимн жизни и радости. Или нет, «радость» – не совсем верное слово. В этой музыке есть некая глубинная меланхолия. Джанго написал ее в соавторстве со Стефаном Грапелли. Мы с Лео исполняли эту вещь не меньше четырех раз. Она очень нравилась нам обоим. Но вот только…
– Что?
– После отправки сообщения Лео опять стало плохо. Супруги уложили его на диван. У него посинели губы, снова начались проблемы с дыханием. Но я ведь ничего об этом не знал. Я сидел в квартире Лео, было уже поздно. Со мной были Беньямин и Ракель Грейтц. Я пил вино, в то время как Ракель продолжала строить вслух свои мерзкие планы. И я подыгрывал ей, конечно. Я обещал ей, что отныне я Лео и буду вести себя так, как она скажет. А она говорила что-то насчет новой кредитной карты и новых кодов и того, что я должен навестить Вивеку в больнице в Стокгольме. А потом рассчитаться с работой и уехать путешествовать. Кроме того, мне следует читать литературу о финансовых рынках и избавляться от американского и норрландского акцента.
Мы проработали с ней все вплоть до малейших деталей. Ракель отыскала документы Лео и велела мне научиться подделывать его подпись. Наставления следовали одно за другим. Это было невыносимо, потому что в конце концов все держалось на угрозе. Ракель уже не считала нужным напоминать, что в любой момент может упечь меня за решетку за убийство брата или перевалить на меня преступления Лео, о которых она говорила. Я сидел как парализованный и лишь смотрел на нее. Точнее, пытался это делать, но взгляд постоянно ускользал в сторону, и я снова и снова представлял себе Лео, пробиравшегося в темноте по заснеженному лесу. Снова и снова я спрашивал себя, как он там. Я представлял себе его замерзшего насмерть. Но не думаю, что и Ракель в этот момент верила в осуществимость своих планов. Она ведь не могла не видеть, что со мной происходит. Малейшая оплошность могла погубить меня.
Поэтому время от времени Ракель переглядывалась с Беньямином и отдавала ему какие-то приказания, а потом встала и приступила к уборке. Она разложила по ящикам авторучки, протерла столы и стулья и долго еще шныряла по квартире – раскладывала, расставляла, подтирала. В какой-то момент достала мобильник и увидела сообщение от Лео. Она долго вчитывалась в текст, а потом спросила меня что-то насчет моих друзей-музыкантов. Не помню, что я ответил. Я почти не мог говорить, тем не менее… Видите ли, в целях экономии я купил шведскую сим-карту, но этот номер знали немногие. Поэтому я сразу насторожился.
– Что еще за сообщение? – спросил я как мог безразлично.
Ракель протянула мне мобильник, я прочитал и… у меня нет слов, чтобы передать мое состояние. Это сообщение снова вдохнуло в меня жизнь. Но я не забывал об осторожности – и, думаю, Ракель ничего не заподозрила.
– Это насчет работы? – спросила она.