– Из-за всего,– кратко отозвался профессор.– Понятия о чести слишком уж разнятся. Только никаких гусар давно уже не существует в природе. Может быть это постарались какие-нибудь благородные мстители из военно-исторического общества? Есть же такие ряженые, даже потешные бои устраивают.
– Профессор дорогой, у ряженых нет боевого оружия и они им на самом деле не владеют. Кроме того у них плохо с лошадьми. И даже самые разблагородные мстители не появляются ниоткуда и не исчезают никуда.
– Я не физик, господин капитан.
– Вы историк, товарищ Осмысловский. Мне о вас много хорошего говорил один человек.
– Какой человек?– строго вопросил профессор.
– Один арестованный за кражу предметов антиквариата. Он выражался о вас в превосходной степени как об эрудите, чуть ли не энциклопедисте. Но вы это не берите в голову, он уже давно сидит, а ваша фамилия у меня просто в памяти отложилась... Как, кстати, погиб этот самый гусарский полк? Вы должно быть в курсе.
Профессор помедлил.
– Несколько эскадронов из царскосельского полка словно корова языком слизнула. Исчезли бесследно, сгнули без вести. Таких таинственных случаев было немало в истории первой мировой, особенно в 1916 году. Пропал один британский батальон, несколько немецких и австрийских рот. Но этому всегда находились вполне разумные объяснения. Тогда ведь переносные радиостанции еще не применялись. Если подразделение попадало, скажем под шквальный огонь противника, или под кинжальный удар кавалерии, оно могло полечь полностью за несколько минут и не дать никому никакой весточки... Что в общем известно достоверно о судьбе царкосельского полка? Он должен был нанести фланговый удар по наступающим силам австро-венгерцев. Часть гусар была направлена через небольшой заболоченный лесок. И они уже никогда не вышли оттуда. Что любопытно, в это же время и примерно в этом же месте пропала австрийская егерская рота... Собственно, мне больше нечего сказать.
– Что еще интересного происходило в 1916 году?– Ползиков достал из кармана блокнот.
– Битвы под Верденом и на Сомме. Более миллиона убитых с обеих сторон. Впрочем ни одна сторона не получила стратегического преимущества. Провал турецкой, то бишь галиполийской экспедиции британцев – четверть миллиона убитых только с их стороны. Как видите, Европа успешно истребляла сама себя, так что все позднейшие войны, революции и деградации – только следствия первой мировой, на которой полегли лучшие: самые благородные, храбрые, честные и, пожалуй, самые добрые... Зачем я вам только это говорю, конечно же вас это не очень-то волнует. Может, поедем уже обратно в город?
– Я смотрю, вы до сих пор принимаете события первой мировой довольно близко к сердцу... Однако меня многое интересует, профессор. Что еще замечательного происходило в этом роковом шестнадцатом? Может быть, что-то не связанное напрямую с войной.
– В области балета, что ли? Ну, была обнародована общая теория относительности Альберта Эйнштейна, хотя по мнению некоторых исследователей, создана она была куда раньше. Эйнштейн был странный человек на наш взгляд, он не торопился с обнародованием своих открытий. К 1916 году он, например, выдвинул гипотезу отрицательной гравитации, но о ней широкая научная общественность так и не узнала. И, собственно, после 1916 года, можно сказать вплоть до самой своей кончины, Альберт Германович над чем-то усиленно работал, но результаты этой работы нам неизвестны.
– Ах вот как. Жалко.– Ползиков удрученно прищелкнул языком и сунул блокнот в карман.– Вот незадача. Можно представить, чего мы лишились... Ну, ладно, пойдемте к машине.
– Знаете что, господин капитан. Я еще немного прогуляюсь, места-то больно приятные глазу, а потом поеду на электричке. 3.
Перед профессором стояли трое. Маленький крепыш, «шкаф» среднего роста и верзила. Несмотря на ужас, комичность ситуации тоже почувствовалась.
– Это тот, который с ментом приехал.– ткнул пальцем «шкаф».
Маленький крепыш сделал шаг вперед, немного покачал головой из стороны в сторону, как будто что-то разглядывая на лице профессора, а потом врезал.
Оглушенный профессор прислонился к забору и попытался проглотить кровь, заполнившую его рот – плеваться ведь неприлично, он ведь никогда не плевался, по крайней мере на улице.
– Ну что, мусор, приссал? Это только разминка была, сейчас мы тебя мочить всерьез начнем.– предупредил верзила.
Главное не терять достоинства, смотреть мучителям глаза, проглотить наконец эту кровь.
– За что?– спросил Осмысловский.
– Кокретно за Саньку-Акулу, которого твой Ползиков посадил.
– Я не милиционер, я вашу акулу не то что не сажал, даже в море не видел.