Хиромаса приложил руку ко лбу козырьком, прикрывая глаза от низкого слепящего солнца поздней зимы, и узрел свое будущее, развернувшееся на много десятков ри вперед. Тракт Токайдо тянулся вдаль — извилистая дорога с колеей от повозок, с выбоинами и колдобинами, перемежающимися участками, засыпанными щебнем. Осакская застава осталась далеко-далеко позади, и по правде говоря, Хиромаса понятия не имел, на каком именно участке Токайдо они сейчас находились. Все, что он знал — это то, что Хэйан-Кё была где-то за спиной, а провинция Суруга была где-то впереди.
Взглянув на Сэймэя, Хиромаса в тридцать второй раз с тех пор, как они придумали этот безрассудный план, задал себе вопрос, почему он позволил впутать себя в эту авантюру, когда, по сути вещей, это было вообще не его дело? Это даже не было делом Сэймэя. Оно касалось родственника Хиромасы, Фудзивары-но Кинто, губернатора Суруги, но даже в этом случае Хиромаса считал вопрос довольно спорным, поскольку и к Кинто это непосредственного отношения тоже не имело.
На самом деле Кинто полагалось служить губернатором еще два года, но недавно он вернулся в столицу, жалуясь на многочисленные хвори. Оказалось, что климат Суруги вреден для его хрупкого здоровья. Хиромаса, помнится, весьма удивился подобным жалобам, поскольку его родственник всегда был крепок и вынослив. Однако по истечении более десяти дней в пути — Хиромаса просто сбился со счета, который нынче был день, — он вполне мог понять Кинто.
Почтовая лошадь под ним фыркнула, и ее дыхание на холодном воздухе тут же превратилось в облачко пара. Хиромаса осторожно приподнялся в седле, чтобы облегчить страдания затекших мышц и отодрать от бедер прилипшие хакама вместе со всеми слоями верхних одежд. Он был весь потный, тело болело ужасно, даже зубы ныли от напряжения и прилагаемых усилий.
Сэймэй же выглядел на коне, будто сидел дома. Его каригину был непринужденно расправлен, хакама изящно развевались, а замшевые сапожки были девственно чисты, без единого пятнышка грязи и навоза. Хиромаса решил, что ненавидит его. Но поскольку он терпеть не мог кого-либо ненавидеть, тем более своего дражайшего друга, то направил свою лошадь поближе к Сэймэю и попытался завязать разговор, чтобы отвлечься от закипавшего в нем раздражения.
— А в воловьей повозке путешествие было бы намного приятнее, — начал Хиромаса.
— Ты говоришь это каждый день за последние одиннадцать дней, — невозмутимо отозвался Сэймэй. — И я повторю тебе мой неизменный ответ, который я говорил столько же раз и раньше: так было бы значительно медленнее.
— Да, но… — Хиромаса широко повел рукой, охватывая окружающий пейзаж, — если бы мы ехали в повозке, у нас была бы отличная возможность наслаждаться красивыми видами.
— В самом деле, Хиромаса, — Сэймэй одарил его одним из своих многозначительных взглядов.
Хиромаса замолчал. Наверное, он выбрал не самое удачное время для спора. Надо было потерпеть до того момента, когда их путь пролегал бы по более красивым местам. Лоскутная же вереница заброшенных рисовых полей и уродливые заросли сорняков на обочине совершенно не способствовали подтверждению его слов.
Хиромаса не признавал и не понимал слова “неудача”. Послав коня вперед, он снова пристроился рядом с Сэймэем и продолжил:
— Воловья повозка намного удобнее.
— Только если она хорошо оббита изнутри мягким.
— Моя повозка просто невероятно хорошо оббита, ты же знаешь.
— Даже слишком хорошо, — в глазах Сэймэя плескалось лукавое веселье. — Мы бы проспали все путешествие.
— Ну, положим, не все путешествие… — Хиромаса почувствовал, как его лицо заливается краской от одной мыслишки, и еще раз сменил подход. — Сэймэй, ты должен признать, что набитая подушками воловья повозка куда больше подошла бы для целей нашей поездки.
— Я не признаю ничего подобного. Для меня совершенно очевидно, что лошадь гораздо удобнее, поскольку намного быстрее повозки. С ней меньше хлопот, она вряд ли застрянет в канаве и к тому же с ней гораздо интереснее беседовать, чем с волом.
—Интереснее… что?.. — Хиромаса уставился на Сэймэя.
Сэймэй посмотрел на него в ответ, вздернул брови и расхохотался.
— Я не хочу ничего об этом знать, — но вопреки его словам, не прошло и мгновения, как Хиромаса добавил: — Я уверен, что мои волы — очень хорошие собеседники.
— О да, — заверил его Сэймэй беспечным тоном. — Причем, сказать по правде, намного интереснее, чем большинство моих сослуживцев.
Представив себе двух своих упряжных волов в шапочках эбоси и шелковых придворных одеждах, Хиромаса негромко рассмеялся. Ему в голову пришла еще одна мысль, и он сел прямо, вернее сначала оскользнулся в седле, но выправил посадку.
— А! Есть еще один довод в пользу путешествия в воловьей повозке, против которого ты не сможешь возразить, Сэймэй! Погода! Во время проливного дождя, без сомнения, гораздо лучше ехать внутри уютной и теплой, набитой подушками воловьей повозке, нежели верхом на коне.
Последовало молчание, а затем:
— Если лошадь достаточно быстра, она может обогнать дождь.
— Сэймэй…
— Ты прав, Хиромаса. В плохую погоду без сомнения лучше ехать в воловьей повозке, — Сэймэй погладил своего коня по шее, словно извиняясь, затем поднял руку к небу. — Однако погода вполне ясная. Возможно, тебе просто стоит признаться в своем предубеждении против лошадей.
— У меня нет никаких предубеждений. Просто мне немного натерло зад седлом, вот и все.
— М-м. Однако, Хиромаса, не мог бы ты мне напомнить, кто же предложил путешествовать верхом, чтобы расследовать это происшествие?
Хиромаса понурился в седле.
— Это была моя идея.
— И что ты сказал, прежде чем мы покинули город?
— Что это будет великолепное приключение, - пробормотал Хиромаса, мрачнея все больше.
— Именно, — Сэймэй одарил его ослепительной улыбкой. — Ты уже передумал?
— Какой ты жестокий, Сэймэй! И нет, я не передумал. Но я радовался бы нашему путешествию гораздо сильнее, если бы оно было удобнее.
Сэймэй мягко рассмеялся и сказал с игривой улыбкой:
— Тогда я обещаю, что когда мы доберемся до следующего постоялого двора, я позабочусь о твоих натертостях от седла со всей тщательностью и пристальным вниманием.
— Тогда скачем туда — кто быстрее? — ухмыльнулся Хиромаса.
*
Их скачка длилась не больше половины ри, а затем лошадь Хиромасы сбавила ход и отказалась идти хоть сколько-нибудь быстрее, нежели шагом. К тому времени, когда он догнал остановившего коня Сэймэя, взгляд друга был прикован к разбросанным вдалеке домам и мостам, изогнувшим спины над мерцающей синей водой. Хиромаса прикинул, что до города примерно около часа езды, а значит, следующий постоялый двор будет немного ближе.
— Мы можем возобновить нашу гонку, когда будем на подъезде, — предложил он.
Сэймэй обернул поводья вокруг рук и натянул, заставляя коня поднять голову, когда тот склонился к обочине и принялся щипать траву.
— Это Яцухаси.
— Да? — Хиромаса с возросшим интересом посмотрел на город. — Так вот где это произошло! Отсюда он выглядит таким мирным и, я бы даже сказал, скучным…
— Не стоит ни о чем судить по внешнему виду, — Сэймэй щелкнул языком коню и двинулся вперед. — Например, твой родственник. Когда ты познакомил нас, я был уверен, что господин Кинто всего лишь очередной спесивый пустоголовый Фудзивара, пекущийся исключительно о собственном благополучии.
Хиромаса нахмурился от такого сурового суждения.
— Кинто и в самом деле может быть себялюбив, но…
— Но я ошибался, — продолжил Сэймэй. — Отчасти ошибался, поскольку любому мужчине, рожденному в любой ветви семьи Фудзивара, судьбой предназначено быть высокомерным и пустоголовым. Однако господин Кинто показал поразительную заботу о других людях… по крайней мере о людях, менее удачливых, чем он, умудрившихся скончаться при загадочных и без сомнения любопытных обстоятельствах во время путешествия из Суруги обратно в столицу.