Сэймэй долго смотрел на него, обдумывая то, что было сказано, и то, что осталось недосказанным, затем вернулся на ложе и спрятал послание под изголовьем. Он очень долго лежал без сна и позволил себе уснуть, только когда рассвет коснулся неба.
*
Следующее письмо пришло утром. Хиромаса принес его Сэймэю вместе с охапкой свежей кудзу, которую просил Сэймэй.
— Ты послал хозяина гостиницы нарвать травы? — спросил Сэймэй, отряхивая корни кудзу от земли. Он сидел на коленях перед жаровней, на которую была водружена бронзовая чаша, наполненная закипающей водой.
— Это я сам собрал, — Хиромаса расцвел широкой улыбкой, сияя такой гордостью, словно выиграл состязание лучников на празднествах Пятого дня.
Сэймэй улыбнулся.
— Спасибо, — он оборвал листья с кудзу, измельчил их ногтями и покрошил в воду. Из седельной сумки достал мешочек с сушеными травами и бросил пару щепоток в чашу.
Хиромаса сморщил нос:
— Странно пахнет. Что это?
— Чай, — Сэймэй перемешал воду в чаше, ожидая, когда она закипит. — Лекарственный. Он должен остановить яд теневого лиса.
— Ты какой-то бледный. Будто всю ночь не спал, — Хиромаса стоял и смотрел, как на поверхности воды образуются пузырьки. — Ты не собираешься вскрыть письмо?
Сэймэй даже не взглянул на послание. Оно лежало рядом с ним на полу. Еще два кленовых листа, скрепленных на этот раз желтым камышом.
— Мне не нужно читать его. Я и так знаю, что там.
Хиромаса вздохнул.
— Хозяин гостиницы сказал, что его доставили только что. Откуда ты можешь знать, что в нем?
— Просто знаю, — Сэймэй взял маленькую фарфоровую чашечку и зачерпнул кипящий чай. Он был слишком горячим, и Сэймэй подул на него, но все равно первый глоток ошпарил язык, а потом он почувствовал, как жар заваренной травы согрел его, возвращая немного утерянных сил.
— Ну почему ты всегда такой непостижимый! — Хиромаса зашагал по комнате, и его накидки, волочась по полу, задел изголовье Сэймэя. Из-под него выскользнуло первое послание и порхнуло по полу. Хиромаса прижал письмо ногой и пораженно уставился на него. — Еще одно. Кто тебе пишет?
Сэймэй облизнул край чашки.
— Никто.
— Письма не могу писаться сами по себе, и доставляться сами тоже не могут!
— Могут, — пар из чашки затуманил зрение Сэймэя. Он моргнул, отгоняя этот туман, и посмотрел на Хиромасу. — Хочешь, покажу?
— Сэймэй, — Хиромаса устало сел на колени. — Я ничуть не сомневаюсь, что ты способен превратить солнце в луну и заставить реки течь вспять, но письмо не может написать само себя. Потому что всегда должна быть какая-то причина, какая-то цель со стороны того, кто пишет письмо. Даже если его написал демон, должна же быть какая-то причина, чтобы он сделал это.
— Это письмо написал не демон.
— А кто? — Хиромаса требовательно указал на первое послание.
Сэймэй улыбнулся.
— Они не от демона.
— Тогда от кого же?
Обхватив руками чашку, Сэймэй снова принялся пить чай. Он кивнул в сторону чаши, стоявшей на жаровне.
— Ты не будешь так добр…
Хиромаса шумно вздохнул и поднялся.
— Я принесу еще воды. И прикажу подать завтрак. Если у тебя достаточно сил заниматься перепиской, значит, у тебя хватит сил и поесть.
— Спасибо, — Сэймэй помолчал и добавил:
— Я еще не ответил. Так что это не переписка.
— Так это односторонняя переписка? — на лице Хиромасы промелькнуло раздраженное выражение, смешанное с каким-то другим чувством — возможно, с облегчением или удовлетворением. Но продолжал он ровным тоном:
— Это как-то нечестно.
Сэймэй рассмеялся.
— И ты говоришь это, даже не зная, кто мне пишет.
Хиромаса посмотрел на него без улыбки.
— Я тебя спросил. Ты не ответил.
Он развернулся на пятках и покинул комнату, грузно ступая по лестнице, словно его что-то тяготило.
Он не появлялся все оставшееся утро. Сэймэй успел соскучиться по нему и начал жалеть о своих уклончивых ответах, но оправдывал себя мыслями о том, что Хиромасе лучше было бы не знать правды. В полдень прислужница принесла рис и овощи. Сэймэй ел, не чувствуя вкуса. Он спросил, куда ушел Хиромаса, и прислужница ответила, что благородный господин сидит внизу и кушает в одиночестве.
Сэймэй поблагодарил ее. Он подтащил жаровню к окну и провел весь день, глядя на медленное течение реки.
С приближением вечера небо сменило свой цвет. Хиромаса вернулся в комнату с третьим письмом. Обреченно он уронил письмо Сэймэю на колени.
— Еще одно. Если ты не желаешь общаться, ты должен написать и прямо сказать об этом.
Задумавшись, Сэймэй поднял кленовые листья.
— Что ты видишь, Хиромаса?
— Письмо, — Хиромаса сложил руки на груди и прислонился к оконной раме, глядя, как снаружи заканчивается день. — Бледно-оранжевая корейская бумага с красной окантовкой, перевязанная длинными стеблями сухой травы.
Сэймэй подковырнул ногтем стежки травы и разорвал стебли. Открыв кленовый лист, он протянул его Хиромасе.
— А теперь что ты видишь?
Хиромаса бросил на него взгляд, в котором боролись нежелание смотреть и любопытство.
— Я вижу стихи, написанные весьма изящным почерком, а под ними сообщение.
— А-а, — Сэймэй разложил листья на коленях и разгладил их. На мгновение он почувствовал магию — шорох сухих листьев превратился в шорох его пальцев по бумаге, а пятна мутной туши обратились в строки текста, и Сэймэй вздохнул, восхищаясь тем, что нечто настолько простое сделано столь изящно.
— От кого они? — в голосе Хиромасы проскользнули умоляющие нотки. — Сэймэй, ведь это же чистая случайность, что мы остановились здесь. Или?… Ты это задумал раньше?
Сэймэй удивленно посмотрел на него.
— Уверяю тебя, это простое совпадение.
Хиромаса, казалось, поверил.
— Ты ведь не выходил из этой комнаты с тех пор, как мы сюда въехали, так как?.. — он запнулся. — Ты сказал, что эти письма не от демона.
— Не от демона, — Сэймэй сложил листья вместе и отложил их в сторону. — Есть и другие существа помимо демонов, Хиромаса.
— И ты так и не скажешь мне, что это за “другие существа”?
Сэймэй улыбнулся ему.
— Тебе не нужно этого знать.
В глазах Хиромасы сверкнул гнев, он оттолкнулся от оконной рамы, но трепетание шелковых складок смягчили его резкие движения.
— Прекрасно. Можешь ничего не говорить. Храни свои секреты и дальше.
— Хиромаса…
— Нет, — голос Хиромасы задрожал, и он встряхнулся, словно направил свой гнев внутрь себя, не позволив ему вырваться наружу, как будто в этом таилось проявление слабости. Он прошагал через комнату и повернулся лицом к Сэймэю, глядя на него пронзительным взглядом. — Какая разница, что я с ума сходил от тревоги о тебе все эти последние дни? Какая разница, что я унизился до того, чтобы собственноручно возиться в грязи, как простолюдин, чтобы накопать каких-то сорняков для твоего чая? Какая разница, что я волнуюсь?