— Пойдем, жена, — сказал он. — Проводи меня.
Она сунула свой носовой платок, надушенный ее духами, в пройму его кирасы и вышла с ним на чистый, холодный воздух, наполненный пением птиц.
Канидий, Цинна, Децим Туруллий и Кассий Пармский уже ждали. Антоний встал на стул, чтобы достать до седла, пнул пятками в ребра своего серого в яблоках государственного коня и галопом поскакал на ипподром в пяти милях от дворца. Это был последний день июля.
Как только он исчез из виду, она пошла в свою гробницу в сопровождении Хармиан и Ирас. Войдя внутрь гробницы, они втроем опустили брусья на двойные двери. Только знаменитый восьмифутовый таран Антония мог открыть их. Клеопатра увидела очень много свежей еды, корзины с фигами, оливками, булочками, испеченными по специальному рецепту, что позволяло им не черстветь несколько дней. Но она не думала оставаться там живой много дней.
Худшее случится сегодня, когда тело Антония принесут ей. Его принесут прямо в его собственную комнату с саркофагом, чтобы там его забальзамировали жрецы. Но сначала она посмотрит на его мертвое лицо. О Амун-Ра и все твои боги, пусть оно будет мирным, не искаженным гримасой боли! Пусть его жизнь закончится мгновенно!
— Я рада, — сказала Хармиан, дрожа, — что отверстие пропускает много воздуха. Здесь так мрачно!
— Зажги больше ламп, глупая, — ответила практичная Ирас.
Антоний и его генералы направлялись в Канопу, с улыбкой предвкушая предстоящий бой. Территория уже много лет была традиционно заселена зажиточными иноземными торговцами, но их дома не были разбросаны между гробницами, как на западной стороне города, в районе некрополя. Здесь раскинулись сады, плантации, каменные особняки с бассейнами и фонтанами, рощи черного дуба и пальм. За ипподромом лежали низкие дюны. Около моря — менее желательно для богатого человека — был расположен римский лагерь, построенный квадратом со стороной в две мили, с траншеями, канавами, обнесенный стенами.
«Хорошо!» — подумал Антоний, когда они приблизились.
Он увидел, что солдаты уже вышли из лагеря и построились. Между передними рядами Антония и передними рядами Октавиана было полмили. Орлы сияли, разноцветные флаги когорт развевались на ветру, алый сигнальный флаг был воткнут в землю рядом с государственным конем Октавиана, которого окружали его маршалы. «Ох, как я люблю этот момент! — думал Антоний, проезжая по рядам своих солдат. На флангах били копытами кони. Была обычная возбужденная обстановка перед боем. — Я люблю, когда в воздухе чувствуется ожидание чего-то сверхъестественного, люблю смотреть на лица моих солдат, чувствовать потенциал этой мощи».
И вдруг в какой-то момент все произошло. Его собственный знаменосец с силой воткнул в землю свой флаг и пошел в сторону армии Октавиана. Все знаменосцы сделали то же самое со своими орлами. Вслед за ними все его солдаты подняли вверх мечи и копья, древки которых были перевязаны белыми шарфами.
Как долго Антоний сидел на своем гарцующем коне, он не знал, но когда его ум достаточно прояснился, он посмотрел по сторонам, ища взглядом своих маршалов, — но они уже ушли. Исчезли. И он не знал куда. Резким движением марионетки он повернул седую голову и галопом помчался в Александрию. Слезы заливали его лицо и слетали, как капли дождя от порыва ветра.
— Клеопатра, Клеопатра! — крикнул он, как только вошел во дворец и бросил шлем, со звоном скатившийся по лестнице. — Клеопатра!
Появился Аполлодор, за ним Сосиген и наконец Ха-эм. Но Клеопатры не было.
— Где она? Где моя жена? — кричал он.
— Что случилось? — спросил Аполлодор, съежившись.
— Моя армия дезертировала, а это значит, что и флот мой тоже не будет драться, — резко ответил он. — Где царица?
— В своей гробнице, — ответил Аполлодор.
Вот! Он побледнел, покачнулся.
— Умерла?
— Да. Она не думала, что опять увидит тебя живым.
— И не увидела бы, если бы моя армия сражалась. — Он пожал плечами, развязал тесемки плаща, и тот упал на пол ярким красным пятном. — Да какая разница.
Он развязал ремни кирасы — она упала на мрамор, звякнув, — выхватил меч из ножен, меч аристократа с эфесом из слоновой кости в форме орла.