Октавиана чуть не вырвало. Жрецы-бальзамировщики вскинули головы и вернулись к прерванной работе.
— Антоний, мумифицированный! — поразился он. — Смерть неримлянина, но именно такой смертью он хотел умереть. Я думаю, на эту процедуру уйдет месяца три. Только потом они удалят натрий и завернут его в бинты.
— Клеопатра захочет того же?
— О да.
— И ты разрешишь продолжать этот отвратительный процесс?
— А почему бы и нет? — равнодушно ответил Октавиан и повернулся, чтобы уйти.
— Вот для чего отверстие в стене. Чтобы жрецы могли приходить и уходить. Когда работа будет закончена — с ними обоими, — двери запрут и отверстие заделают, — сказал Галл, показывая дорогу Октавиану.
— Да. Я хочу, чтобы они оба стали мумиями. Таким образом они будут принадлежать Древнему Египту и не станут лемурами, преследующими Рим.
Проходили дни, а Клеопатра отказывалась сотрудничать. На Корнелия Галла снизошло прозрение, почему Октавиан не хочет видеть царицу: он ее боялся. Его безжалостная пропагандистская кампания против царицы зверей победила даже его. Он опасался, что, если встретится с ней лицом к лицу, сила ее колдовства возьмет над ним верх.
На каком-то этапе она начала голодать, но Октавиан прекратил это, пригрозив убить ее детей. Старая хитрость, но она всегда срабатывала. Клеопатра снова стала есть. Безжалостная война нервов и воли продолжалась. Ни одна сторона не хотела сдаваться.
Однако непреклонность Октавиана действовала на Клеопатру сильнее, чем она сознавала. Если бы она смогла отвлечься от этой невыносимой ситуации, она поняла бы, что Октавиан не имел права убивать ее детей, поскольку они были несовершеннолетними. Вероятно, ее ослепляла уверенность, что Цезариону удалось бежать. Но какова бы ни была причина, она продолжала считать, что ее дети в опасности.
Только в конце секстилия, когда сентябрь уже грозил экваториальными штормами, Октавиан отыскал Клеопатру в ее комнатах.
Она с равнодушным видом лежала на ложе. Царапины, синяки и другие следы ее горя по поводу смерти Антония прошли. Когда он вошел, она открыла глаза, посмотрела на него и отвернула голову.
— Уйдите, — коротко приказал Октавиан Хармиан и Ирас.
— Да, уйдите, — подтвердила Клеопатра.
Он подвинул кресло к ложу и сел, оглядываясь по сторонам. По всей комнате стояли несколько бюстов бога Юлия и один великолепный бюст Цезариона. Сходство, схваченное незадолго до его смерти, ибо это был бюст скорее мужчины, чем юноши.
— Как Цезарь, правда? — спросила она, проследив за его взглядом.
— Да, очень похож.
— Лучше хранить его в этой части мира, в безопасности, вдали от Рима, — сказала она самым мелодичным голосом. — Его отец всегда хотел, чтобы его судьбой был Египет. Это я взяла на себя смелость расширить его горизонты, не зная, что у него нет желания править империей. Октавиан, он никогда не будет угрозой для тебя — он счастлив править Египтом как твой царь-клиент. Для тебя нет лучше способа защитить свои интересы в Египте, чем посадить его на оба трона и запретить всем римлянам появляться в стране. Он проследит, чтобы ты имел все, что хочешь: золото, зерно, дань, бумагу, лен. — Она вздохнула и слегка потянулась, почувствовав боль. — Никто в Риме даже не должен знать, что Цезарион существует.
Он перевел взгляд с бюста на ее лицо.
«О, я и забыла, какие красивые у него глаза! — подумала она. — Серебристо-серые, светящиеся, в окружении таких густых, длинных ресниц. Тогда почему они никогда не выдают его мыслей, как и его лицо? Симпатичное лицо, напоминающее лицо Цезаря, но не угловатое, скулы более сглажены. И в противоположность Цезарю, он сохранит эту копну золотых волос».
— Цезарион мертв. — Он повторил: — Цезарион мертв.
Она ничего не сказала. Их взгляды встретились и словно сцепились. Но его глаза по-прежнему ничего не выражали, зелено-коричневые, словно застоявшийся пруд. Краска мгновенно сошла с ее лица и шеи, красивая кожа стала пепельно-серой.
— Он встретил меня, когда я шел по Александрийской дороге из Мемфиса. Он ехал на верблюде с двумя пожилыми сопровождающими. Голова его была полна идей, он хотел убедить меня пощадить тебя и двойное царство. Такой молодой! Так плохо разбирающийся в людях! Такой уверенный, что может убедить меня! Он сказал мне, что ты отослала его в Индию. И поскольку я уже нашел сокровища Птолемеев — да, госпожа, Цезарь предал тебя и незадолго до своей смерти рассказал мне, как их найти, — мне не пришлось выпытывать их местоположение у Цезариона. Конечно, он не сказал бы мне, как бы жестоко я его ни пытал. Очень храбрый юноша, я это сразу понял. Однако ему нельзя было разрешить жить. Одного Цезаря вполне достаточно. И я — этот Цезарь. Я сам его убил и похоронил у дороги на Мемфис в ничем не помеченной могиле. Его тело завернуто в ковер.