Он порылся в кошельке у пояса и что-то протянул ей.
— Его кольцо.
— Ты убил сына Цезаря?!
— Сожалея об этом, но — да. Он был моим родственником, и я виноват в том, что убил кровного родственника. Но я готов жить с кошмарами.
— Что заставляет тебя говорить мне все это: удовольствие от лицезрения моей боли или политика?
— Конечно политика. Живая ты для меня ужасная помеха, царица зверей. Ты умрешь, но меня ни в коем случае не должны считать причастным к твоей смерти. Трудная задача!
— Ты не хочешь, чтобы я участвовала в твоем триумфальном параде?
— Edepol! Нет! Если бы ты выглядела как амазонка, я бы с удовольствием сделал так, чтобы ты участвовала в нем. Но мне не нужен полумертвый котенок, с которым жестоко обращались.
— А что с другими юношами — Антиллом и Курионом?
— Они умерли вместе с Канидием, Кассием Пармским, Децимом Туруллием. Я пощадил Цинну. Он — ничто.
Слезы хлынули по щекам Клеопатры.
— А что с детьми Антония? — прошептала она.
— С ними все в порядке. Их не тронули. Но они остались без отца, без матери, без старшего брата. Я сказал им, что вы все умерли. Пусть они выплачут все слезы сейчас, пока по возрасту это еще прилично.
Он посмотрел на статую Цезаря, бога Юлия в образе египетского фараона — очень необычно.
— Ты знаешь, это доставляет мне мало радости. Я не хочу причинять тебе так много страданий. Но тем не менее я это делаю. Я — наследник Цезаря. И я намерен править миром вокруг всего Нашего моря. Не как царь и даже не как диктатор, но как простой сенатор, наделенный всеми видами власти плебейских трибунов. И это правильно! Миром должен править римлянин, и только римлянин, человек, который любит не власть, а работу, сможет править миром так, как им нужно править.
— Власть — это привилегия правителя, — сказала Клеопатра, не понимая его.
— Чушь! Власть — это инструмент наподобие денег. Вы, восточные автократы, дураки. Никто из вас не любит работать.
— Ты забираешь Египет.
— Естественно. Но не как провинцию, наполненную римлянами. Я должен правильно распорядиться сокровищами Птолемеев. Со временем народ Египта — в Александрии, Дельте и по берегам Нила — будет думать обо мне так, как думает о тебе. И я буду управлять Египтом лучше тебя. Ты растрачивала эту богатейшую страну на войну и личные амбиции, ты тратила деньги на корабли и солдат, ошибочно веря, что числом можно победить. Побеждает работа. Плюс, сказал бы бог Юлий, организация.
— Какие вы, римляне, самоуверенные! Ты убьешь моих детей!
— Вовсе нет! Я собираюсь сделать их римлянами. Когда я поплыву в Рим, они поедут со мной. Их воспитает моя сестра Октавия, самая восхитительная и самая добрая из женщин! Я не мог простить этому болвану Антонию, что он причинил ей боль.
— Уйди, — сказала Клеопатра, отвернувшись от него.
Он хотел было уйти, но она снова заговорила:
— Скажи, Октавиан, можно попросить, чтобы мне прислали фруктов?
— Нет, если они будут отравлены, — резко ответил он. — Я заставлю твоих служанок попробовать их по моему выбору. Малейший намек, что ты умерла от яда, — и меня обвинят. И не строй никаких грандиозных планов! Если ты попытаешься сделать так, чтобы выглядело, будто я тебя убил, я задушу всех троих твоих оставшихся детей. Я говорю серьезно! Если меня будут винить в твоей смерти, какая разница, если я убью и твоих детей? — Он о чем-то подумал и добавил: — Они не очень-то приятные дети.
— Никакого яда, — заверила его Клеопатра. — Я придумала такой способ умереть, что тебя никто не обвинит в моей смерти. Мир поймет, что этот способ я выбрала сама, добровольно. Я умру как фараон Египта, как подобает фараону, и моя смерть будет заслуживать уважения.
— Тогда ты можешь послать за фруктами.
— Еще одно.
— Да?
— Я съем фрукты в гробнице. После моей смерти ты сможешь проверить, от чего я умерла. Но я требую, чтобы ты позволил бальзамировщикам закончить свою работу с Антонием и со мной. Потом пусть гробницу запечатают. Если тебя не будет в Египте, это должен сделать твой заместитель.
— Как ты пожелаешь.