Клятва напоминала небольшую волну посреди моря. Сначала клятву дали немногие, а дав ее, убеждали других поступить так же, пока эта маленькая волна не стала приливной волной. Поклялись все легионы Октавиана, а также экипажи и гребцы его кораблей. И наконец, осознавая, что отказ от клятвы тут же становится доказательством предательства, поклялся весь сенат. Кроме Поллиона, который отказался. Верный своему слову Октавиан не стал его наказывать. Протесты против налогов утихли. Теперь люди хотели только поражения Клеопатры и Птолемея, понимая, что их поражение означает конец налогам.
Агриппа, Статилий Тавр, Мессала Корвин и остальные генералы и адмиралы уехали к своим войскам, сам Октавиан тоже готовился покинуть Рим.
— Меценат, ты от моего имени будешь править Римом и Италией, — сказал он.
За последние несколько месяцев он сильно изменился. В прошлом сентябре ему исполнился тридцать один год. Черты лица стали тверже, выражение лица спокойнее. Он был красив мужской красотой.
— Сенат никогда этого не допустит, — заметил Меценат.
Октавиан усмехнулся.
— Сенат не будет возражать, потому что его не будет. Я беру его с собой в кампанию.
— О боги! — тихо воскликнул Меценат. — Сотни сенаторов — это же верный способ сойти с ума!
— Вовсе нет. Я каждому дам работу, и пока они под моим присмотром, они не смогут сидеть в Риме и готовить какие-нибудь пакости.
— Ты прав.
— Я всегда прав.
25
Клеопатра пребывала в ужасном расстройстве, и стало еще хуже, когда они с Антонием отправились из Эфеса в Афины. Ее беспокоило, что Антоний не посвящал ее в свои планы до конца. Всякий раз, когда она начинала фантазировать о том, что будет править суд на Капитолии в Риме, в его глазах мелькала усмешка. Как она уже знала, это свидетельствовало о том, что он не верил в это. Да, он пришел к заключению, что Октавиана надо остановить и что война — единственное средство это сделать, но в его планах относительно Рима она не испытывала уверенности. И хотя он всегда принимал ее сторону в спорах в палатке командира, он делал это так, словно споры эти не имели значения, словно потакать ей было намного важнее, чем доставлять радость своим легатам. Он также научился обходить ее обвинения в неверности, когда она высказывала свои подозрения. Пусть он старел и у него случались провалы в памяти, но верил ли он в глубине души, что Цезарион станет царем Рима? Она не была уверена.
Только девятнадцать из тридцати римских легионов Антония поплыли в западную часть Греции. Остальные одиннадцать должны были охранять Сирию и Македонию. Сухопутные силы Антония были увеличены на сорок тысяч пехотинцев и конницы, полученные от царей-клиентов, большинство из которых лично прибыли в Эфес — и там узнали, что им не надо сопровождать Антония и Клеопатру в Афины. Вместо этого они должны были самостоятельно прибыть к театру военных действий в Греции. А это никому из них не понравилось.
Марк Антоний принял решение отделиться от своих царей-клиентов, так как опасался, что если они станут свидетелями автократии Клеопатры в палатке командира, то еще больше ухудшат его положение, приняв ее сторону против его римских генералов. Только он один знал, насколько отчаянно его положение, ибо только он один знал, насколько его египетская жена настроена настаивать на своем. И все это было так глупо! Ведь и Клеопатра, и его римские генералы хотели практически одного и того же. Беда в том, что ни она, ни они не хотели признать это.
Гай Юлий Цезарь сразу указал бы на слабости Антония как командира. Видел их и Канидий, но Канидия, низкорожденного, в большинстве случаев игнорировали. Попросту говоря, Антоний мог командовать сражением, но не кампанией. Его уверенность, что все будет хорошо, подводила его, когда вопрос касался технического снабжения и проблем обеспечения, всегда остающихся вне поля его зрения. Кроме того, Антоний был слишком озабочен тем, как сделать Клеопатру счастливой, и совсем не думал о технике и продовольствии. Всю свою энергию он направлял на то, чтобы угождать ей. Для его окружения это выглядело слабостью, но настоящей слабостью Антония была его неспособность убить Клеопатру и конфисковать ее деньги. Любовь к ней и чувство справедливости не позволяли ему поступить так.
А она, не понимая этого, гордилась своей властью над Антонием, намеренно провоцируя его военачальников, требуя от него то одно, то другое как доказательство его преданности, не осознавая, что ее поведение делает задачу Антония еще труднее, а ее присутствие становится все невыносимее с каждым днем.