Зря я попер напролом – надо было вернуться на поляну и повторить попытку. Наше возвращение в мир Карнавала состоялось не в переулке, а в чьей-то квартире на первом этаже. Хуже того – в ванной комнате. Хуже, конечно, не для меня, потому что опыт есть опыт. Пробормотав по-русски, что мне пора, я ретировался через дверь, прихожую, еще одну дверь и так далее, оставив моющуюся в ванне женщину и господина оторопело пялиться друг на друга. Истошный женский вопль настиг меня уже на лестничной площадке. Через две секунды я уже удалялся от злополучного дома быстрым, но размеренным шагом – одетый как все, то есть как попка-дурак.
Вывернул на людную улицу, затерялся в толпе – и привет, исчез странный гопстопщик, а появился вполне респектабельный туземец. Такого всюду пустят, а уж в захудалый театрик и подавно.
Наверное, «Волшебный мир» когда-то знавал лучшие времена. Здание театра, хоть и обшарпанное, было выстроено в классическом стиле – и по местным меркам, и по земным, – только роль атлантов исполняли почему-то йоги, стоящие на головах и подпирающие карниз тощими пятками. Перед театром два бродячих факира упражнялись в изрыгании фонтанов разноцветного огня, а третий жонглировал живыми ежами, мужественно обходясь без перчаток. Тут же демонстрировали свое искусство шпагоглотатели, а один умелец, зверски разинув пасть, пытался заглотнуть старинную фузею со штыком.
В другое время я остановился бы посмотреть, как это у него получится, но сейчас спешил. Вечерний спектакль уже начался, шел первый акт какого-то фарса. Нераспроданных билетов в кассе, как и следовало ожидать, оказалось немало, да еще на хорошие места. Изобразив глухонемого, я объяснился с миловидной кассиршей жестами и, купив билет, прошел в партер и сел сбоку на свободное место.
Фарс – он и есть фарс. Дурацкая комедия положений с ужимками, прыжками и беготней дезабилье по сцене и залу. Присутствовал и текст, но я его все равно не понимал. Оно и к лучшему, наверное. Но публика гыгыкала вовсю – надо полагать, фарс ей нравился.
Герки на сцене не было, а впереться за кулисы я намеревался не раньше антракта. Сидеть было жестко, и я недоумевал: почему в этом театре такие странные кресла – пластиковые, как на стадионе? И почему на сцене, изображающей, по всей видимости, великосветскую гостиную, тоже сплошь пластик, крашеная фанера и никакой мягкой мебели, никаких портьер? И почему у доброй половины зрителей в руках кульки? Попкорн у них там, что ли? Или семечки? Тогда почему никто не жует и не лузгает?
Появление Герки на сцене в конце первого акта зал встретил оживлением. Уж не знаю, какую роль в этом фарсе играл мой приятель, только лучше бы он играл роль кассира или швейцара при входе. Деревянным, как оживший манекен, шагом Герман Супиков пересек полсцены, устремил отчаянный взгляд на люстру и, запинаясь, вымолвил одну, всего одну фразу.
Этого хватило. Со всех сторон раздался оглушительный свист, и в Герку полетели извлеченные из кульков помидоры – хорошие, сочные, только чуть перезрелые. Швырял партер. Швырял амфитеатр. Швырял бельэтаж. Швыряли ложи и ярусы. Воздух покраснел от летящих помидоров. В жизни не видывал такого обстрела.
Герка взвизгнул. В него попали раз пять, прежде чем он догадался убежать со сцены. Остальные актеры смотались за кулисы еще раньше, и им досталось меньше. Вся сцена была в помидорных кляксах, а декорации напоминали невиданных пятнистых зверей. Наверное, взорвись на сцене динамитная шашка в бидоне с кетчупом, эффект был бы менее зрелищным. Некоторые снаряды, пущенные с задних рядов, не долетели до сцены, и теперь-то я понял, почему кресла в зале не обиты ни бархатом, ни даже простым сукном! Удобно! Только обтирочной ветоши, надо думать, уходит много.
Дали занавес, публика повалила в буфет, а я, стараясь держаться понахальнее, двинулся за кулисы.
Самый положительный герой обязан иметь хоть какие-нибудь странности и недостатки. Шоколадный заяц – и тот ласковый мерзавец, о чем широко известно. А что бригада скользунов, которую спешно собирает Балыкин ради какого-то до зарезу нужного и явно ответственного дела, немного смахивает на компанию разгильдяев, – это ничего. Так веселее.