— Барышня заупрямилась, — сказал он, обращаясь к одному из бандитов. — Валяй, действуй теперь, как условились, Райнер.
Тот, кого звали Райнером, — седой господин меланхолического вида и с моноклем, походивший скорее на коммивояжера, но отнюдь не на грабителя и убийцу, — отозвался уныло-плаксивым тоном:
— Ладно, ладно, заметано… У тебя случайно не найдется сегодняшней газетки?
В душе Эвелин отнеслась к словам каторжника вовсе не с таким холодным безучастием, какое выказала внешне. Его заявление звучало весьма убедительно: конечно же, где ей тягаться с каторжником, который по части грабежей и убийств располагает превосходной аттестацией.
Что же делать? Ради того, чтобы завладеть своим законным наследством, вступать в сделку с бандитом, составлять общий план действий с убийцей? Что, бишь, говаривал дядюшка Брэдфорд? Ах да: «Честность подобна первоклассному мужскому портному: ей не пристало идти на уступки».
Будь что будет, Эвелин принимает вызов!
Повсюду существует полиция, повсюду сыщется джентльмен, который в нужную минуту придет на помощь даме. А если нет? Ну что ж, значит, надо расстаться с мечтой о богатстве, только и всего. Да и что мошенник может против нее предпринять?
Когда поезд прибыл в Париж, Эвелин получила ответ на этот вопрос. Невысокий седой носильщик подхватил ее желтый чемодан — тот, что поменьше, — и помчался с ним к выходу с перрона.
Эвелин, стоя у вагона, ждала, когда он вернется за другим чемоданом.
— Прошло добрых минут десять, а носильщик все не возвращался. Более того, он вообще не вернулся, унеся желтый чемоданчик с регистрационной книгой. Будь Эвелин лично знакома с пассажирами третьего класса, она бы не сомневалась, что носильщик этот — не кто иной, как Райнер, перед самым прибытием поезда с помощью фуражки и куртки изменивший свою внешность соответственно намеченной роли.
«Хорошо еще, — подумала Эвелин, — что я вырвала из регистрационной книги нужную страницу и спрятала в другой чемодан».
Гордону стало не до шуток, когда он, старательно перелистав книгу, не обнаружил как раз той страницы, где среди прочих торговых сделок за май месяц значилась и продажа статуэтки.
— Ума не приложу, чего ты так убиваешься, — недоуменно заметил Райнер, наблюдая, как Чарльз Гордон бьет себя кулаком по лбу. — Продолжим наблюдение за девчонкой, и все будет в ажуре. Выяснится же рано или поздно, кого она разыскивает в Париже, а значит, у того человека и алмаз.
— Уж очень просто у тебя все получается! А где гарантия, что она снова не обведет нас вокруг пальца?
— Вряд ли ей это удастся. В данный момент ее пасет Жирный, так что скорее всего она прямиком выведет нас на владельца алмаза. Ведь его адрес мы и не смогли бы раздобыть другим путем, учитывая, что ты вышел на свободу несколькими часами позже того, как девчонка начала действовать. Вот в чем неудобство тюремной жизни: в тот момент, когда тебе приспичило, из-за решетки не выйдешь. Где ты собираешься обедать?
Гордон иной раз готов был на стенку лезть от этих неожиданных и, как правило, весьма прозаических вопросов Райнера.
— Спасибо, сыт по горло!
— Тогда рекомендую выпить кофейку в «Кафе Ром», но только поднимись на второй этаж, там кофе варит одна турчанка, и… Эй, чего ты тяжелыми предметами швыряешься?!
В сантиметре от его головы пролетела здоровенная книга.
Райнера, обосновавшегося в «Кафе Ром», после обеда позвали к телефону.
— Дамочка без конца пересаживалась с автобуса на автобус, — доложил Жирный, — видать, догадалась, что за ней следят, и хотела избавиться от хвоста. Ясное дело, ничего у нее не получилось. В конце концов она заявилась на рю Мазарини, семь, а оттуда направилась на рю Сальпетриер, двенадцать, к директору бюро путешествий «Колумб». Сейчас она находится там, а я говорю из телефонной будки напротив, так что увижу, как она выйдет, и двинусь за ней. Передай Гордону, что на рю Мазарини она справлялась насчет миссис Брэндс и узнала, что в той квартире проживает Эдвард Вильмингтон, директор бюро «Колумб». Либо статуэтка находится у него, либо он может навести на след. Неплохо бы Гордону наведаться к этому Вильмингтону и в лоб спросить, где статуэтка.
— Ладно, я передам Гордону. Он скоро должен сюда прийти.
— Ну, тогда я побежал, а то девица вышла…
— Алло, погоди!
— Чего тебе?
— Не знаешь случайно, скачки сегодня состоятся?
Жирный молча повесил трубку.
На рю Мазарини девушку ждали неутешительные вести. Мать лейтенанта Брэндса полгода назад скончалась. Вскоре умерла и ее дочь, миссис Вильмингтон, и теперь в квартире проживает один мистер Вильмингтон. Все ему сочувствуют: надо же какое несчастье, в такой короткий срок лишиться жены и тещи…
Поначалу Эвелин часто меняла транспорт, чтобы на случай, если каторжник выслеживает ее, скрыться в толпе пассажиров. Время от времени она оборачивалась, однако ни разу не заметила Гордона.
Судя по всему, ей удалось оторваться от преследования!
Однако Эвелин ошибалась.
За ней неотступно следовал Корнед Биф, поэтому, сколько бы Эвелин ни оборачивалась назад, она и не могла увидеть каторжника. А вот коренастого, кричаще одетого человека — на противоположной стороне рю Мазарини он поднял укатившийся мячик и с отеческой улыбкой вручил его малышу — она не знала. Между тем этот любезный господин и был Жирный, заслуживший свое прозвище мощной комплекцией и отсутствием ума.
С рю Мазарини девушка тотчас же поспешила в бюро путешествий «Колумб» и вскоре предстала перед мистером Вильмингтоном.
Директор бюро путешествий оказался худощавым, элегантно одетым господином с изысканными манерами; его глаза поражали своей яркой голубизной, и весь облик его был моложав, несмотря на пробивающуюся в волосах седину. Стало быть, вот он каков, незадачливый зять лейтенанта Брэндса и вероятный владелец статуэтки стоимостью в миллион фунтов стерлингов.
— Меня зовут Эвелин Вестон.
— Чем могу быть полезен, мисс Вестон?
— Я пытаюсь разыскать старинную семейную реликвию. Это квадратная шкатулка, крышка которой украшена керамической статуэткой Будды; он изображен сидящим с низко опущенной головой.
— Мне знакома эта вещица.
— Насколько мне известно, лет пятнадцать назад ее приобрел господин лейтенант, а впоследствии она перешла к миссис Брэндс, не так давно скончавшейся.
— Да-да, я представляю себе, о чем идет речь. Среди безделушек моей покойной тещи действительно была такая фигурка. Теща очень любила подобные вещицы… Теперь все хранится у меня.
— Вот именно… я бы хотела… приобрести эту шкатулку… — Голос Эвелин прерывался от волнения. — Сами понимаете, семейная реликвия…
— Весьма сожалею, мисс Вестон, однако я не намерен распродавать вещи, которые мне дороги как память о теще.
— Но шкатулка с Буддой действительно находится у вас?
— О да! Как я уже сказал, теща любила подобные безделушки, и после нее их осталось немало. С каждой связаны определенные семейные воспоминания, и я ни за какие деньги не расстанусь ни с одной из них. Так предписывают английские фамильные традиции…
— Но ведь, насколько мне известно, эти вещи являются собственностью господина лейтенанта…
— Тем более. Память о моем несчастном шурине для меня священна. Так что ни статуэтка Будды, ни какие бы то ни было другие памятные предметы не продаются.
В этот момент мистера Вильмингтона позвали к телефону; он договорился с кем-то о встрече, а затем велел секретарше заказать у Феликса Потэна холодный ужин на две персоны. Возвратившись к разговору с Эвелин, он в довольно резкой форме повторил свой отказ, и все же у девушки осталось сомнение, действительно ли Будда хранится у него.
Логично было предположить, что, если статуэтка цела, она находится у Вильмингтона дома.
Эвелин вышла на улицу растерянная. Застрять у самой цели… Ну нет, она с этим не смирится! Возможно, дух старого каторжника — ее благодетеля — вдруг поспешил ей на выручку, а вернее всего, свершилось чудо: барышню с гуманитарным образованием ненароком осенила весьма практичная мысль. Нет и еще раз нет, она от своего не отступится, она изыщет способ проникнуть в дом к Вильмингтону. Взломает замок, если другого выхода не будет…