— Но я ничего не видела, — грустно сказала Храмова. — Я вышла слишком поздно, когда Федор Арсеньевич уже лежал внизу. Скользко было, снег, лед.
— Он решил посмотреть, что-то его заинтересовало внизу? — понимающе кивнул Сосновский.
— Не знаю, может быть, — пожала худенькими плечами девушка. — У нас с фасадом проблемы были, потом еще утеплитель ветром порвало на вводе воды.
Сосновский чисто физически почувствовал, что контакт налаживается, что ему как-то удалось найти точки соприкосновения с этой женщиной, заговорить на темы, которые ей хорошо понятны и привычны. Расспрашивал он о причинах, которые могли заставить Филиппова перегнуться через парапет или пролезть за него, лишь для того, чтобы разговор завязался на профессиональную тему, чтобы девушка втянулась в разговор. Сосновский уже составил свое мнение о причинах, которые могли привести к трагической гибели. Другие специалисты рассказали, что и как могло заинтересовать Филиппова. Так что версия, что мужчина погиб из-за неосторожности, вполне была реальная и рабочая. Но все же… Это «все же» очень беспокоило Михаила, он чувствовал, что есть еще одна тайна. И до этой тайны он никак не доберется. То ли люди молчат, то ли не все знают.
И вдруг Сосновский понял. По глазам, по интонации, по вздохам, по мимике он понял, что Храмова была влюблена в Филиппова. И теперь надо убедиться в этом окончательно, не провоцируя нервную систему девушки на новый срыв. И как же это сделать, ведь любовь для многих очень сильное чувство. Женщины не умеют думать о любимом человек плохо. Если кто-то так думает и говорит, то он просто не заметил, что любовь ушла, что ее уже нет. А в Храмовой она жила до сих пор, скорбела и печалилась.
— Скажите, Лида, а каким был Федор? — спросил Сосновский, умышленно назвав Филиппова просто по имени.
— Добрым и очень хорошим, — мгновенно ответила Храмова. — Самым лучшим. Он был бы замечательным мужем и отцом, замечательным руководителем, только многие говорят, что он был слишком мягок для начальника. Но ведь начальник — это не зверь, ему незачем быть свирепым, злым и грубым, правда же?
— Конечно, — улыбнулся Сосновский и заметил, что губы девушки дрогнули в слабой улыбке ему в ответ. — А почему Федор был не женат? Ведь в него, наверное, была влюблена половина женщин вашего предприятия.
— У мужчин это бывает, — грустно ответила Храмова. — Выбирают долго, не могут решиться, не нашли еще ту, чтобы сразу в сердце загорелся огонь. Вы не думайте, не верьте, если вам кто-то скажет, что Федор был бабником. Увлекающимся он был, это правда, но просто потому, что настоящая любовь к нему не пришла.
— У него была женщина? — решился спросить Михаил, повинуясь интуиции.
— «Женщина», — горько повторила Храмова. — Не женщина, а несчастье это его. Тоже думал, что любовь, а какая она любовь, если женщина замужем.
— Тише, тише, — остановил девушку Сосновский, хотя она и так говорила тихо. Ему нужно было создать обстановку, ощущение, что у них теперь есть общая ото всех тайна. — Не дай бог кто узнает. Вот ведь позора не оберется эта женщина. Опомнится, а семья уже развалилась. У нее, наверное, хорошая семья, да?
— Хорошая, — кивнула Лида. — Уж ей-то совсем нельзя такими вещами заниматься. У нее муж ответственный работник, глава райисполкома.
— И район у него сложный, — предположил Сосновский. — Сутками на работе да по району мотается.
— Междуреченский-то? — вздохнула Храмова. — Да уж. Сел там много, далеко от города. И с врачами плохо, и школы разваливаются. Хоть и война, а детишек учить надо. И стариков лечить.
Михаил сразу перевел разговор на другую тему. А в голове билась мысль: «Междуреченский район, райисполком Междуреченского района». Вскоре поблагодарив Храмову за помощь и пожелав ей скорейшего выздоровления, Сосновский отправился в кабинет главного врача. Оттуда, выпроводив предварительно хозяина кабинета, он позвонил Крапивину.
— Илья Валерьевич, а кто у вас председатель Междуреченского райисполкома?
— Междуреченского? — Голос полковника стал удивленным. — Рубцов Захар Пантелеевич. А что?
— Потом расскажу. А что за человек этот Рубцов?
— Коммунист, хороший хозяйственник. В Гражданскую воевал в этих местах, герой-партизан.
— Герой, говорите…
Сосновский положил трубку и задумался. А что, как раз это многое и может объяснить. Герой, боевой человек, партизанил. Мог из ревности в порыве гнева и убить. Или даже не в порыве, а из чувства ненависти. И не сам, конечно, подговорил кого-то, нанял, убедил. Может, подговорил кого-то из своих бывших и очень преданных ему лично бойцов своего отряда. Вот это поворот!