Жерар де Вилье
Циклон в ООН
Глава 1
Повернувшись лицом к застекленному проему, открывавшему вид на розарий, преподнесенный в дар Советским Союзом, Его Превосходительство Джон Сокати, чрезвычайный и полномочный посол Республики Лесото, почувствовал, как его переполняет невыразимое блаженство.
Бар делегатов кишел народом, как на всякой важной сессии ООН: будто рынок в Бамако. Африканские делегации представляли более трети ооновского населения. В противоположность своим белым коллегам, уже пресытившимся, они пунктуально присутствовали на всех заседаниях и комиссиях, даже самых непонятных.
Джон Сокати обернулся, подошел и остановился перед столом, вокруг которого сидело с полдюжины негров, преисполненный сознанием своей важности. Ему было безразлично то, что большинство цивилизованных существ принимают Лесото за какой-то инсектицид. Он был важным человеком и носил костюмы за четыре сотни долларов и часы из золота, тяжелые, как самородок.
Неожиданно гул разговоров покрыл голос одной из трех телефонисток, обеспечивающих связь в баре делегатов:
– Его Превосходительство Джона Сокати просят пройти к телефону.
Тотчас же представитель Лесото с достоинством рассек толпу. Телефонистка направила его к одной из кабин, и он тщательно прикрыл за собой дверь.
Его беседа была очень короткой. Повесив трубку, он поблагодарил телефонистку-китаянку покровительственным кивком головы и расчистил себе путь к выходу.
Бар, расположенный в северной части главного здания Организации Объединенных Наций, на третьем этаже с огромными оконными проемами, открывавшими вид на Ист-Ривер и здание Генеральной Ассамблеи, был модным местом ООН.
Постоянным и плодотворным для всех секретарш местом охоты на любовника-дипломата. Во время важных сессии, вроде этой, наблюдение ужесточалось, и охранники в темно-синей форме ООН безжалостно удаляли красоток, пришедших без сопровождения. Что не облегчало жизнь несчастных делегатов, разрывающихся между заседаниями и любовницами.
Джон Сокати прошел мимо охранника и направился к эскалатору, с наслаждением ступая по толстому зеленому ковру. Он умирал от желания сбросить свои туфли и пройтись по нему босиком. Но подобные вещи непозволительны для представителя в Организации Объединенных Наций. Даже из Лесото.
Негр пересек искусственную лужайку и прошел направо через вход для туристов, выходивший на тротуар Первой авеню. Он остановился перед орущей группой.
Почти тотчас же из «Первого Национального Банка» напротив вышла какая-то негритянка и сделала энергичный жест рукой. Пользуясь красным светом, перекрывшим движение на 46-ой улице, она бегом перешла на другую сторону и оказалась рядом с Джоном Сокати.
Она была красивой, какими иногда бывают негры из Гарлема: с бесконечными ногами, скрытыми под макси-пальто, тонким и чувственным лицом и удивительными волосами, выкрашенными в рыжий цвет!
Пальто распахнулось от порыва ветра, открывая бедра, едва прикрытые оранжевой супермини-юбкой. Это создание было достойно представителя какой-нибудь великой страны, не то что «микрогосударства». Джон Сокати смотрел на нее так, будто она была Лютером Кингом.
Нисколько не озабоченная присутствием туристов, она поцеловала дипломата в губы и, взяв под руку, увлекла его за собой. Довольно редкий спектакль: отношения между африканцами и американскими неграми были довольно натянутыми: последние считали своих soul brothers[1]из Африки недоразвитыми обезьянами, а африканцы упрекали негров США в ошеломляющем комплексе превосходства.
Остановилось такси, и парочка села в него. Автомобиль повернул налево, на 49-ую улицу, и десять минут стоял зажатым за каким-то автобусом. Рука чрезвычайного посла поползла по ляжке спутницы и исчезла под макси-пальто. Негритянка снисходительно улыбнулась.
Ее дыхание участилось, когда Джон Сокати проявил сноровку, достойную великого дипломата. Она зашевелилась, полностью открыв ляжку, круглую и смуглую. Шофер, молодой хиппи, стараясь не упустить ни капли из этой сцены, приклеился глазами к зеркалу заднего вида.
Испытывая ревность, он резко тронулся с места, положив конец блаженству молодой негритянки. Он повернул на Вторую авеню, к нижней части города. Движение было слабым и через десять минут они прибыли в Гринвич Уиллидж. Такси повернуло еще раз на 13-ую улицу, чтобы выехать на Пятую авеню, и остановилось напротив дома номер 40 – огромного здания этажей в тридцать.
Шофер, посмеиваясь, смотрел, как, держась за руки, удаляется парочка. ФБР располагало километрами магнитофонных записей, с точностью воспроизводящих любовные вздохи трех четвертей уважаемых членов международной ассамблеи. Есть чему позавидовать датским порномагазинам. Большая часть девочек по вызову, зафрахтованных делегатами, оплачивалась непосредственно черными кассами ФБР.
Негр и его спутница вышли на 11-ую улицу. Настоящая пара влюбленных. На девушку оглянулось несколько прохожих. Действительно, превосходное животное, спустившееся из Гарлема. Увы, запрещенного для белых.
Парочка прошла сотню метров и поднялась по небольшой внешней лестнице четырехэтажного здания с узким фасадом. Вся 11-ая улица состояла из этих буржуазных зданий, сдаваемых по цене золота из-за близости Вашингтон-сквер и Пятой авеню. Это был один из наиболее дорогих кварталов Нью-Йорка. Девица вставила ключ в замок, и они исчезли. На здании был номер 24.
На парочку бросила раздраженный взгляд какая-то очень тощая дамочка, которая прогуливала свою собачку.
Мысль о том, что они могли заниматься любовью, когда светило солнце, казалось ей верхом разврата.
Да еще и негры!
Бухгалтеры Организации Объединенных Наций заскрипели бы зубами, увидев роскошные апартаменты Джона Сокати. Уже три года Лесото не платило свои членские взносы в ООН, и телефонная компания угрожала ему судебным иском за неоплаченный счет на сумму десять долларов сорок центов.
Теоретически, согласно уставу ООН, всякая страна, задержавшая уплату своих членских взносов на два года, автоматически лишалась права голоса.
Но Бог разрешил все проблемы. Лесото, наряду с тремя десятками других «микрогосударств» и банановых республик, составляло ударный отряд Государственного департамента. Среди международных чиновников никто точно не знал, где находится Лесото, а некоторые даже очень серьезно сомневались в его существовании, но Лесото обладало правом голоса в святейшей Генеральной Ассамблее. Умело направляемым голосом, который способствовал упрочению позиций шаткого большинства по некоторым животрепещущим вопросам.
Почти напротив номера 24 плакат Санитарного ведомства взывал к борьбе за чистоту в Нью-Йорке более красноречиво, чем любая длинная речь. Starve a rat to-day, гласил текст. «Заморите голодом одну крысу сегодня... Каждый по одной крысе в день...» Несмотря на это странное предупреждение, 11-ая улица пребывала в неподдельном спокойствии в начале жаркого и влажного сентябрьского полудня.
Очень худая дама в желтом платье остановилась напротив номера 24, чтобы дать помочиться своей собачке. Она воспользовалась этим, чтобы бросить тяжелый осуждающий взгляд на запертую дверь.
Внутренне взывая к Господу о проклятии этим похотливым безбожникам.
Она не успела закончить свою молитву.
Взрыв ужасающей силы внезапно потряс тишину 11-ой улицы.
К небу поднялся столб обломков, а взрывная волна отнесла худую даму и ее собачку на тридцать метров, задрав ей платье на тощих ляжках.
Поспешно затормозило такси, подъезжавшее с Пятой авеню. Из него выскочил какой-то мужчина и побежал к разрушенному зданию. То тут, то там падали обломки, покрывая проезжую часть, крыши соседних домов. Эхо взрыва еще гудело в ушах всех окрестных жителей 11-ой улицы.
Номера 24 больше не существовало. На месте четырех этажей зияла лишь пустая дыра. Дым частично рассеялся, и можно было увидеть книжную полку со всеми ее книгами, чудом оставшуюся на общей стене на высоте третьего этажа, подобно сюрреалистическому декору, свешивающемуся в пустоту.
Как ни странно, несмотря на силу взрыва, номер 26 не пострадал, тогда как в 11-ом не осталось ни одного целого стекла.
С воплем выскочила женщина, покрытая строительным мусором. Из гостиницы напротив выбегали другие люди с истерическими криками. С обоих концов улицы сбежались зеваки. Улицу почти полностью заволокло дымом. Темнота такая, как в восемь вечера. Вышедшая из особняка старушка осенила себя крестным знамением. При таком взрыве никто не мог остаться в живых.