Послышались радостные крики и аплодисменты двух сотен людей. Женщины прыгали и смеялись, а мужчины громко вопили, в восторге подняв руки вверх. Наверное, еще ни одна победившая команда не слышала в свою честь столько бурных оваций. Подбежавшие охранники отеля отводили зрителей подальше от все еще вращающихся винтов.
Мокрый Питт, покрытый песком, стоял невдалеке и пытался отдышаться, его исцарапанные канатом руки жгло от боли. Впервые глядя на «Проспертир» в спокойной обстановке, он был очарован его старинной конструкцией. Было очевидно, что именно эта модель воздушного судна стала прообразом современных дирижаблей «Гудьер».
Дирк обошел разбросанные стулья и столы во дворике и влез в гондолу. Экипаж дирижабля по-прежнему находился в своих креслах, не двигаясь и не издавая ни звука. Мужчина склонился над пилотом, нашел тумблер зажигания и выключил его. Двигатели еще раз или два громко чихнули и замолкли, винты несколько раз провернулись, а потом остановились.
Наступила гробовая тишина.
Питт поморщился и осмотрел гондолу. Внутри не виднелось никаких следов повреждений, казалось, что все механизмы и пульт управления работали исправно. Но его больше поразило обилие приборов на дирижабле. Здесь было все для подводной поисковой экспедиции: градиометры для поиска железа, эхолокатор бокового обзора, профилометр твердого дна.
Дирк не замечал любопытных лиц, заглядывающих в открытую дверь гондолы, не слышал монотонного воя приближающихся сирен. Он чувствовал себя отрешенным и каким-то растерянным. В жарком, влажном воздухе витал смрад гниющих человеческих тел, вызывая тошноту и страх.
Один из членов экипажа сидел, склонившись над маленьким столиком и положив голову на руки, как будто спал. Одежда мертвеца была влажной и покрытой пятнами. Питт коснулся его плеча и легонько толкнул. Плоть оказалась не упругой, а податливой и мягкой, как тесто. Несмотря на жару, Питта внезапно пробрал озноб, хотя по всему телу ручейками струился пот.
Он перевел взгляд на сидящих за штурвалом – ужасная картина! По лицам ползало множество мух, разложение до неузнаваемости обезобразило пилотов. Кожа слезала клочьями, словно на прорванных волдырях или ожогах. Челюсти отвисли, губы и языки распухли и засохли. Глаза были открыты, мутные зрачки смотрели в никуда. Руки с посиневшими ногтями все еще лежали на штурвалах. В безжизненных телах не осталось ферментов, сдерживающих размножение бактерий, и микроорганизмы образовали в кишечнике газы, нелепо раздув мертвецам животы. Высокая температура и влажность в тропиках значительно ускорили процесс гниения.
Прилетевший из ниоткуда «Проспертир» был могилой, полной гниющих трупов. Жуткий экипаж оказался заключенным внутри дирижабля, словно в склепе, так и не выполнив свою призрачную миссию.
Под ослепительным светом в прозекторской на столе для обследования лежал обнаженный труп чернокожей женщины. Тело отлично сохранилось, на нем не было заметно никаких повреждений. Опытный патологоанатом даже при беглом осмотре по степени трупного окоченения легко мог определить, что женщина была мертва не более семи часов. Ей было где-то около двадцати пяти – тридцати лет. Наверное, когда-то на нее засматривались мужчины, но сейчас ее тело выглядело истощенным и обезображенным из-за многолетнего употребления наркотиков.
Судмедэксперт округа Дейд, доктор Кельвин Руни, не особо горел желанием делать вскрытие. В Майами ежедневно кто-то умирает, так что ему и его сотрудникам было чем заняться, и сам он предпочитал работать над более сложными и загадочными случаями. Заурядные случаи смерти от передозировки наркотиков его мало интересовали. Однако труп был найден лежащим на лужайке перед домом окружного комиссара, поэтому проведение следственной экспертизы не могли доверить рядовому сотруднику.
Накинув синий халат (он терпеть не мог стандартный белый), Руни, выросший во Флориде, ветеран армии США и выпускник Гарвардской медицинской школы, вставил новую кассету в карманный диктофон и сухо описал общее состояние трупа.
Он взял скальпель и, нагнувшись над телом, начал разрезать кожу от подбородка до паха. Проведя разрез до грудной полости, Руни внезапно остановился и, щурясь сквозь толстые линзы очков в роговой оправе, наклонился еще ближе. В течение следующих пятнадцати минут он извлек сердце и внимательно исследовал его, продолжая говорить в диктофон.