Стена набережной Малекон была всего в тридцати ярдах, когда их лодку настигла горизонтальная водная масса. Гребень свернулся и обрушился прямо перед ними. Мэнни и еще трое мужчин вывалились из лодки, и Питт увидел, как их бросает между волнами, словно сорванные крыши домов в вихре смерча. Стена все приближалась, но волна подняла лодку и перебросила ее на широкий бульвар.
Питт схватился за штурвал с такой силой, что тот оторвался от корпуса лодки, а сам Дирк выпал наружу. Едва подумав, что это конец, он усилием воли глубоко вдохнул воздух и задержал дыхание перед тем, как приземлиться в море. Будто во сне, он посмотрел вниз сквозь необыкновенно чистую беснующуюся воду и увидел, как невидимая гигантская рука переворачивает автомобили.
Находясь в самой гуще бурлящего хаоса, Питт чувствовал необычайную отстраненность. Это казалось смешным – вот так нелепо утонуть прямо на улице города. Он все еще упорно цеплялся за жизнь, но перестал вести бессмысленную борьбу со стихией и тратить драгоценный кислород. Он обмяк и тщетно попытался всмотреться сквозь пену, но его мозг почему-то работал поразительно ясно. Питт понимал, что если волна врежется в бетонное здание, то тонны воды сделают из него пюре с той же вероятностью, с какой выпавший из самолета арбуз, разбившись о землю, превратился бы в красно-зеленое месиво.
Его страх многократно усилился, когда он увидел, как лодка разбилась о второй этаж многоквартирного здания, где проживали советские техники. По стене пошли трещины, словно она была не крепче яичной скорлупы. Дизельный двигатель с четырьмя цилиндрами влетел в разбитое окно и упал в подъезде. По счастливой случайности волна понесла Питта по узкому переулку, словно бревно по стремнине. Поток сгребал все на пути и превращал в огромную массу обломков. Но, врезаясь в здания, которые оказались достаточно прочными, чтобы выдержать натиск, волна наконец начала затихать. Через несколько секунд вал достиг пика и затем начал отступать, унося вслед за собой человеческие тела и обломки назад к морю.
Когда мозгам Питта стало не хватать кислорода, он увидел звезды. Чувства одно за другим переставали реагировать на происходящее. Мужчина ощутил, как плечо резко ткнулось обо что-то неподвижное. Он протянул руку, пытаясь ухватиться, но волна понесла его вперед. Оказавшись на ровной поверхности, утопающий снова попытался задержаться, и в этот раз ему удалось мертвой хваткой вцепиться во что-то, оказавшееся вывеской ювелирного магазина.
Все его мысли и чувства притупились и отступили куда-то, как будто в нем выключили электричество. В голове слышался лишь стук барабанов, перед глазами темнота закрывала звезды. Он двигался, только полагаясь на инстинкты, но вскоре и интуиция покинула его.
Волна достигла пределов и начала спадать обратно в море. Но Питту было все равно, он уже терял сознание. Каким-то образом его мозгу удалось отправить последнюю команду телу. Рука неуклюже зацепилась за вывеску и металлическую конструкцию, на которой та крепилась, и Питт повис на ней.
Затем его легкие не выдержали, и он начал терять сознание.
Громкий гул взрывов эхом отзывался далеко в горах и на море. Над городом пропал солнечный свет, он скрылся за невероятно густой пеленой черного дыма. Вся гавань была охвачена огнем – доки, корабли, резервуары и три квадратных мили залитой маслом воды горели оранжево-голубым пламенем, освещая мрак.
Переполошенный город задрожал от потрясения и, пошатываясь, поднялся на ноги. Сирены стали перекрикивать треск пожара. Огромная волна вернулась в Мексиканский залив, волоча за собой массу разломанного мусора и тел.
Выжившие, отделавшиеся потрясением и травмами, высыпали на улицы, как растерянные овцы, поражаясь чудовищным разрушениям вокруг и пытаясь понять, как это произошло. У некоторых шок был настолько силен, что они не чувствовали боли от полученных ран. Многие столпились возле автобусной остановки, куда прилетел оторванный штурвал «Эми Бигелоу», расплющив четыре машины и нескольких людей, ожидавших своего рейса.
Кусок передней мачты «Озера Зайсан» позже обнаружили застрявшим в газоне футбольного стадиона Гаваны. Брашпиль весом в одну тонну приземлился в крыло университетской клиники и придавил собой три единственных пустых кровати в палате на сорок человек. Спустя некоторое время об этом говорили как об одном из ста чудес, произошедших в тот день. Великое благо для католической церкви и небольшой удар по марксизму.