— Портал открывался только для Красотки, — сказал Симон Пламенный. — Никто другой… Береги себя. Слышишь?
И шагнул в луч.
4.
— Ты изменился, Амброз. Ты стал совсем взрослым…
В стены шатра тыкался рассвет. Багровые ромбы, выцветшие за ночь, наливались свежей кровью; синие превращались в спелые сливы. Амброз моргнул; сон отпускал с неохотой, туманя зрение. Входной полог был отдернут, на пороге маячила жаба: темная, жирная.
— Вазак, — вздохнул Амброз. — Пошел вон, болван…
Жаба квакнула: засмеялась.
— Вазак? Этого я бы и сам прогнал взашей. Не обижай гостя, приятель! Какой же я Вазак? Ты приглядись, разуй глаза…
— Талел?
Сон рассыпался в прах. Амброз силился вспомнить, что же он видел, забывшись под утро мутной дремой, и не мог. Он чувствовал себя грязным. Будто очнулся в придорожной канаве, терзаясь похмельем. Странным образом это бодрило. Вызов, подумал Амброз. Перчатка, брошенная себе-прежнему. Плечу было щекотно от чужого дыхания. Маг повернул голову: Эльза спала с ним бок о бок, свернувшись калачиком. Прямо на полу; до лежанки он вчера не добрался. Так раньше спала Инес: нагая, горячая, презирая ночные сорочки. Красотка ложилась за полночь, и тот, кто разбудил бы ее до полудня, рисковал жизнью. Только Инес не засыпала, вся в синяках, и тончайшие усики лоз не забирались ей под кожу, прорастая в набрякшие вены. Инес просыпалась сама, а сивилла — безмятежное растение, герань в горшке — проснется, когда Амброз Держидерево сочтет, что ей пора вставать. И вспомнит ли она радости минувшей ночи — это, знаете ли, тоже вопрос. «Ты знаешь ответ?» Амброз пожал плечами: «Когда узнаю, тогда и разбужу…»
— Славное дитя, — Талел Черный встал над сивиллой.
Просторные, складчатые одежды делали жреца Сета еще толще. Гость почесал тройной подбородок, похожий на зоб. Пухлые губы разошлись в улыбке:
— Отдашь ее мне? Потом?
— Когда — потом? — машинально спросил Амброз.
И понял: когда.
— Значит, не отдашь, — от Талела не укрылась брезгливость, исказившая черты хозяина шатра. Некромант закудахтал, затрясся в приступе зловещего веселья. Его живот, похожий на студень, ходил ходуном. — Жаль. Никто не любит жирного Талела. Назойливого, вонючего Талела. Ты слышишь запах?
— Слышу, — кивнул Амброз.
В шатре и впрямь пованивало падалью. Узлы корней дрогнули, выпуская щупальца мясистых стеблей; на них раскрылись свадебные венчики лилий. Мощной симфонией аромат цветов вознесся к куполу, но гадкий душок — диссонансная тема — еще остался кое-где.
— Легко унизить Талела, — некромант присел на корточки. Чувствовалось, что так он может сидеть долго, несмотря на горы жира. — Робкого, пугливого Талела. Легко пнуть его в отвислый зад. Но унизить Симона Пламенного… Когда ты фактически вытолкнул старого упрямца в Круг Запрета, я удивился. Симон — огонь. Можно ли унизить огонь? Его можно заточить в фонарь, натравить на врага; погасить, наконец. И что в итоге? Ты — первый в наследовании, и ты же унижен Симоном. Ночью он сжег тебя дотла. Я говорю с новым Амброзом: фениксом, восставшим из пепла. Феникс-насильник, феникс, знающий, что цель оправдывает средства. Феникс, который уяснил, что он смертен. Я, жаба, ценю таких партнеров…
Протянув руку, он погладил Эльзу по бедру.
— Хорошо кричала. Сладко. Гладкие кричат лучше всех. Я слышал; думаю, многие слышали. Если ты хотел сообщить, что в наследстве Красотки есть ценность превыше нравственных устоев Амброза Держидерево… Ты бы не сумел заявить об этом громче, даже трубя в рог. Они, — Талел мотнул головой в сторону входа, — ждут, когда ты явишь нам эту ценность. Пускают слюни, сгорают от любопытства.
— И ты?
— Я тоже. Но лишь я один в состоянии сложить части головоломки вместе. Ты хотел, чтобы Вазак держал меня в курсе твоих поисков? Меня, нудного болтуна Талела? Хорошо, слушай. Красотка умерла, и умерла скверно. Двадцать лет ты не вспоминал про Инес ди Сальваре, и вот: готов драться за ее наследство. Рвать соперника зубами и когтями. Ходить по углям геенны босыми пятками. Ради чего, спрашиваю я. И отвечаю: лишь бы первым ухватить лакомый кусок.
— Каков твой вывод? Я — жертва жадности?
— Ты — жертва, — согласился некромант. — Я вижу, что ты хищник, и все-таки ты жертва. Жадность тут ни при чем. Значит…
Он наклонился вперед:
— Ты болен? Ты боишься скверной смерти?
— Да.
— Смерть Инес — ее прошлое и твое будущее?
— Да.
— В наследстве Красотки есть лекарство?