Выбрать главу

— Моя башня!

Сивилле почудилось, что ее вот-вот настигнет приступ, открывающий будущее. В сознании, не замечая, что стучит зубами, Эльза смотрела на хозяина — хозяйку? — башни, и от ужасного существа в разные стороны разбегались его двойники по имени «может быть». Один остался на крыльце, заживо пожираемый взбесившимся мозгом, и вскоре упал, засучил ногами. Смерть была милосердна к нему, не заставив себя ждать. Другой замолчал, хрипя; мозг, словно море от берега, отхлынул назад, высвобождая горбатый нос. Камень во лбу умерил биение — время роняло снежинки-минуты, и наконец кто-то из магов, приподнявшись на локте, сжег несчастного синей молнией. Третий погиб под обломками башни: фундамент здания обратился в песок, часть стенных блоков рассыпалась щебнем, и беспомощных чародеев вместе с их мучителем накрыло убийственной тяжестью. Четвертый побрел прочь, спотыкаясь; возле Амброзова шатра он рухнул ничком, собрав остаток сил, перевернулся на спину, широко разбросав руки. Мозг усыхал, втягиваясь внутрь; открылось лицо…

— Циклоп! — закричала Эльза.

И со всех ног побежала туда, куда вели ее кошка и крыса, и ворона: напрямик. Перепрыгивая через магов, утративших контроль над собой, огибая Циклопа, похожего на чудовище — в открытую дверь башни.

— Прячетесь? Трусы!

Вульм опустил руку. В пальцах сегентаррца был зажат метательный нож. Натан, раскрыв рот, моргал от изумления. Пот ручьями тек по лицу парня, белки глаз налились кровью. Он выронил ониксовую вазу, которую только что взял с подоконника, и отступил на шаг. Черепки на полу слабо вибрировали: оникс превращался в лазурит.

— Госпожа Эльза? — Натан затряс кудлатой головой.

— Что — госпожа? Что — Эльза?!

— Я…

— Он там бьется! Бьется за вас! А вы…

— Он бьется за себя, — хмуро бросил Вульм. — За свою драгоценную шкуру. А нам велел спрятаться. И не выходить ни при каких обстоятельствах. Заткнись, женщина. И без тебя тошно…

— И вы послушались? Шмыгнули в норку? — в голосе Эльзы звенело презрение. — Мужчины! Воистину, я рада, что родилась женщиной… А ну, живо! Бегом! Пока эти не очнулись…

— Я! — воспрял Натан. — Я понесу господина Циклопа!

Судя по виду парня, он готов был нести башню. Босиком по камням, на край света, лишь бы рядом с фурией, что бесновалась на пороге кабинета и обзывала Натана придурком.

3.

— Мразь! Не сметь!

Мерзкая жаба избивала кнутом мертвого короля! Большего кощунства Гуннар ди Шохт не мог себе представить. Ярость, способная испепелить дворец сверху донизу, вскипела в груди капитана. В одно мгновение лопнули цепи — приказ юного короля, удерживавший Гуннара на месте. Будь капитан Симоном Пламенным, колдун уже вспыхнул бы живым факелом.

Но Гуннар был солдатом.

Он шагнул вперед, обнажая меч. Рядом на подгибающихся ногах пятился к выходу Альберт. Король, сама решимость и власть, заключенная в тело ребенка, злой волей обратился в насмерть перепуганного щенка. Советник Дорн оцепенел в своем углу: кролик под взглядом змеи. Из уголка его рта, пачкая кружевной воротник, тянулась нитка липкой слюны. Гуннар мог расчитывать только на себя; впрочем, как всегда.

— Не сметь, я сказал!

Вазак вскинул левую руку. Шипение, издаваемое некромантом, превратилось в скрежет ножа по стеклу. Этот скрежет поселился в голове Гуннара, и сказал: навеки. Лязгающие, ржавые слова били наотмашь. Тяжелой, крепкой ладонью — по щекам. Такая ладонь была у отца. Гуннар, как в детстве, ощутил на губах соленый вкус крови…

— Сопляк! Недоносок! Ты убил ее…

Отец выступил из гущи теней. Сквозь истлевшую одежду виднелась гниющая плоть. В дыры просвечивал огонь факелов. Раньше от отца густо несло вином и луком, сейчас — смрадом мертвечины. Отец умер тридцать лет назад; перед Гуннаром стоял труп. «Нет, — вскрикнул мальчик, который еще не знал, что вырастет в старого капитана гвардии. — Мама умерла родами! Я не виноват…»

— Ты убил ее, ублюдок!

— Держи ее за руки! Царапается, сучка…

Фернандес Великолепный — синий, распухший — взгромоздился на женщину. Десять лет назад, когда войска короля штурмом взяли замок мятежного герцога ди Сарамо, герцогиня была первой красавицей королевства. Опьянен победой и кровью, дымящейся на ступенях, Фернандес набросился на нее прямо в зале, в двух шагах от еще не остывшего тела герцога. Острые ногти распороли щеку насильника, и король велел Гуннару: «Держи!». Это было низко. Убить — да. Оборвать мятежный род. Это Гуннар понимал. Но требовать от капитана, чтобы он… Гуннар не посмел ослушаться; не посмел и сейчас. Мертвый король насиловал мертвую Агату ди Сарамо; рыча, покойник яростно входил в покойницу, а Гуннар держал, чувствуя, как расползается под пальцами кожа содрогающегося трупа.