— Так бы сразу и начал…
— Вот мы с Ингваром и решили: грот. Куда еще сивилле идти? Они ж без грота, как шлюха без дырки… Сунулись, а тут ты. Может, оно и к лучшему. Мы добрые, мы барышом поделимся.
— А много дают?
— Тысячу золотых за голову.
— Ого! — Вульм присвистнул. — А за живую?
— Дворянство.
— На кой мне дворянство на старости лет?
— Мы с Куцый тоже так решать! Золото лучше!
— Моя доля — половина! Сивиллу-то я нашел!
— Гнёшь, волк! Если б не мы, ты б и не знал…
— Тыща золотых пялить, ничего не знать! — хохотнул Ингвар.
Ухватив пригоршню снега, он размазывал снег по губам. Вниз, под ноги Жги-Всех, падали темно-розовые капли. Казалось, норхольмец ест малину, и слюна течет по подбородку.
— Четверть, Вульм. Все по-честному.
— Сколько? — возмутился сегентаррец. — По-честному выйдет треть на рыло. Три сотни, да три десятка с тремя. А один лишний пропьем.
— Ха! Тебе б купцевать… Ладно, уболтал.
— Ага, — кивнул Жги-Всех.
— Значит, по рукам?
— По рукам.
Вульм шагнул к Ингвару, протянул руку — скрепить сделку. Хорошо помня волчьи шутки, Жги-Всех медлил. Наконец он стряхнул растаявший снег, вытер ладонь об одежду — и, на всякий случай взявшись левой рукой за меч, подал Вульму правую.
— Тварь продажная! Мразь!
Из грота выметнулась не женщина — дикая кошка. Комок яростной, опаляющей ненависти. Мех шубы — дыбом, зубы оскалены; скрюченные пальцы-когти метили Вульму в глаза — вырвать, выцарапать, а там будь, что будет. Куцый Хряп ловко подставил сивилле ногу, и женщина растянулась на снегу. Когда она попыталась вскочить, пинок под ребра вновь опрокинул ее в белое крошево.
— Хорош баба. Злой, прыткий…
Ингвар навис над Эльзой, поигрывая мечом:
— Голова рубить жалко. Давай сначала…
Он поперхнулся, не закончив фразу. Икнул: громко, утробно. Кинжал Вульма из Сегентарры по крестовину вошел в печень норхольмца. Провернув клинок, Вульм резким движением выдернул кинжал. Кровь хлынула мощной струей, заливая снег, Эльзу, сапоги мужчин. С брезгливостью человека, знающего толк в чистых убийствах, Вульм отпихнул тело Жги-Всех, заваливающееся набок. Эльза стала на четвереньки, встряхнулась по-собачьи — пунцовые брызги полетели во все стороны — и жесткая пятерня Вульма ухватила женщину за волосы. Рывок — сивилла подавилась криком, задохнулась, отчаянно запрокидывая голову, и ткнулась лицом обратно в колючий холод. Колено Вульма уперлось ей в спину между лопаток, не давая подняться. С мастерством, отточенным годами опыта, сегентаррец принялся вязать Эльзе руки, как уже проделывал это однажды в башне Красотки. Не прерывая своего занятия, он глянул на Куцего Хряпа. Коротышка успел отскочить на пару шагов и теперь стоял, пригнувшись, выставив перед собой тесак и нож — длинный, кривой, похожий на обломок сабли.
— Я ж сказал: половина — моя, — с отменным спокойствием сообщил ему Вульм. — Так и вышло. А ты: гнёшь, гнёшь… Тысяча на двоих делится без остатка. Как мыслишь, бывалый?
Коротышка не спешил убрать оружие в ножны. Сверлил Вульма подозрительным взглядом, переминался с ноги на ногу — вроде бы на месте, но на деле исподволь, едва заметно сокращал расстояние. Впрочем, сообразив, что от Вульма его маневр не укроется, Куцый быстро прекратил опасные игры.
— Оно-то делится, — бросил он, кусая губы. — Только зачем ее вязать?
— Мало ли… Может, ты в бароны метишь?
— В принцы!
— Ну вот. Потом скажешь, что я тебя титула лишил.
— Золото, — твердо сказал коротышка. — Отдаем голову, берем деньги и разбегаемся. Я тебе не Ингвар. Со мной твои штуки не пройдут.
Вульм пожал плечами:
— Как скажешь. Так я рублю?
— Руби.
Стоя в пол-оборота к Куцему Хряпу, Вульм потащил из ножен Свиное Шило. Левая ладонь сегентаррца, скрытая от Куцего, легла на рукоять кинжала. Наблюдая за действиями Вульма, коротышка приплясывал от нетерпения. Он даже подбросил к небу свой тесак — должно быть, восторг переполнил сердце — и резко, с подворотцем, взмахнул освободившейся рукой, словно в ней объявился кнут. Веревка, одним концом продетая в дырчатое «яблоко» тесака, выпала из рукава коротышки, натянулась, запуская тяжелый тесак по большому кругу. Так на корабле срывается канат, удерживающий мачту, и хлещет кого ни попадя смолёной молнией. Вульм хрипло вскрикнул, когда его многострадальное колено взорвалось дикой болью. Он неуклюже повалился на Эльзу; сивилла задергалась под тяжестью сегентаррца, будто жертва под насильником — и Вульм, рыча раненым зверем, навзничь опрокинулся в снег.