Если бы совсем недавно Кеша в его куртке и теле не рыдал на лавочке под фонарем, Завьялов, вероятно, проявил бы осторожность. Все друзья считали Борю умным парнем. Того же мнения придерживались и преподаватели во всевозможных учебных заведениях…
Завьялов понимал, что существуют тайны, к которым лучше не прикасаться даже краем. Убью точнее пули! держись от них подальше.
Но Кеша, даже в его теле выглядел абсолютным обсоском. Знакомые девушки в унисон твердили, что Боря свет Михайлович имеет быть исключительно брутальным типажом. Мачо, так сказать.
Мачо с Иннокентием внутри превратился в заурядную половую тряпку. В сопливую кликушу. Ботаника с чужого плеча. Мокрую курицу с накаченной задницей. Какого-то педрилу, если говорить совсем уж честно.
— Послушай, Кеша, — подходя к телу вплотную, похлопывая по спине, ласково произнес Завьялов, — я не вчера родился…
— Вы родились в одна тысяча…
— Не отвлекайся на фигуры речи! — прорычал Завьялов. — Слушай молча.
— Угу.
— Так вот. Я не вчера… Черт! Короче. У тебя что-то пошло не так, Иннокентий. Я прав?
— Угу, — не считая мычание разговором вслух, опять кивнуло тело.
— У тебя что-то пошло не так, — задумчиво повторил Борис. — Есть вероятность, что мы не выпутаемся?
Тело невразумительно повело плечами.
— Значит — есть. Паршиво. Ты можешь связаться со своим начальством и сообщить о произошедшем сбое в программе?
Кеша замотал головой.
— И что нам делать?
Завьяловское лицо, руководимое изнутри мокрой курицей, изобразило намек: мол, а я вам, господин хороший, уже докладывал: «Будете паинькой, всё разрешится ко всеобщему удовлетворению».
— Твоими бы устами…, - пробормотал Борис. Печально поглядел на освещенное крыльцо больницы, где ему навряд ли помогут, и приказал: — Карманы выворачивай, Иннокентий.
— Чего?
— Бабло, ключи от тачки и мобилу доставай, ушлёпок!
На мобильнике стояло четырнадцать пропущенных вызовов и десять эсемесок. Половина из которых принадлежала перу изобретательного в лингвистике Косолапова. Борис на ходу, скоренько прочитал послания, хмыкнул над наиболее изощренными эпистолярными оборотами…
Кеша трубочкой не баловался, на вызовы не отвечал, и это обнадеживало. Завьялов убрал мобилу в карман олимпийки, подошел к заснувшему на больничной парковке круто тюнингованному Порше…
Безупречные линии спорткара сочетались с оленями и замызганными трениками до безумия сюрреалистично. Завьялов представил, как растоптанные бомжеские кроссовки (из помойки!) будут прикасаться подошвами к чутким, безупречно послушным педалям. Трагически поморщился. Покосился на знатно разодетого Иннокентия в итальянских штиблетах…
Кеша жадно разглядывал автомобиль…
Да лучше сдохнуть! чем доверить родимую тачку э т о м у родимому телу!
Завьялов нажал на клавишу авто-брелка, заставил двигатель очнуться. Распахнув водительскую дверцу, буркнул:
— Залезай давай, ушлепок.
— А можно не ругаться? — разобижено поинтересовался Иннокентий.
Завьялов представил, что ругает самого себя — кивнул:
— Лады. Запрыгивай, Кешка. Домой поедем.
По дороге к дому, Завьялов философски размышлял о прихотях злокозненной судьбы, частенько отвлекался на Кешу, почти расплющившего нос о боковое стекло: Кеша разглядывал московские улицы с неуемной непосредственностью любопытного ребенка.
«Откуда же ты взялся, такой дикий?» — думал, удивляясь ни сколько Кешиной реакции, сколько самому себе в бомжатском теле.
По идее, Боря должен был сейчас биться головой о больничную стену, кусать ворот смирительной рубашки — или Иннокентия лупить! — а он, в обличье старика, преспокойно катит на Порше до дома. Наблюдает за своим телом, за Кешей, как за неисследованной зверушкой…
Чудеса и выкрутасы здравой психики. Завьялову понадобилось полтора часа, чтобы обвыкнуть в новом теле, которое становилось все более послушным. Час, чтобы разложить по полочкам последовательность действий. Пять минут, чтобы остановить Порше у обочины, выйти из салона и, через приятелей, узнать, точнее — вспомнить, вычеркнутый из жизни и адресной книжки мобильный номер Сухотского.
— Алло, Сухой.
— А-а-а…, - в этот момент Сухотский, вероятно, монтировал воедино незнакомый голос в мобильнике и высветившийся номер Завьялова на нем же, — это…?
— Привет из позапрошлого года, Сережа. Из двадцать третьего февраля в Пивных Традициях.
— Завьялов, ты что ль?!
— Много текста, парень. У тебя — е с т ь? По адресу забросишь?