- Ай, ай, ай, - приседало и корчилось тело, - ай, ай, ай, как же бывает бо-о-ольно!!
Тело приплясывало и извивалось, Завьялов схватил его за шкирку и, едва не упав от тяжести, сумел как следует тряхнуть.
- Еще раз повторить? - наклоняя бомжеское лицо к гримасничающей физиономии, прошептал в исконно родные выпученные очи.
Тело отшатнулось до скамейки, ударилось бедром, плаксиво сморщилось:
- Не надо. Пожалуйста - не надо! От болевого шока остановится в а ш е сердце.
- Не остановиться, - не согласился Борис Михайлович. - Мое сердце и не такое испытывало.
На лице визави отразился уже знакомый мыслительный процесс. Тело кивнуло:
- Согласен. Испытывало.
- Тогда спрашиваю в самый последний раз. Кто? Ты? Такой?
- Иннокентий, - едва не разрыдавшись от унижения и боли, представился ворюга.
- Кеша, значит, - удовлетворенно кивнул Завьялов и выпрямился. Некоторое время глядел на освещенные окна больницы, прислушивался к необычным ощущениям: впервые в жизни он чувствовал в левой грудине неприятное теснение. Запертое в ребрах сердце колотилось о костяную решетку огромным тугим мячом. Удары отдавались в трахее, заполняли уши и даже нос.
Завьялов рванул на шее ворот замызганной футболки под олимпийкой. Продышался. Повернулся к лавочке, где расположилась его любимая куртка.
- И что ты, Кеша, делаешь в моем теле, а?
Кеша закрыл лицо руками - левый мизинец предупредительно оттопырился, дабы избежать болезненного соприкосновения со лбом - и помотал пущенной головой:
- Я не могу, - донеслось из-под ладоней, - я не имею права.
- А я имею - право? - грозно пробасил, превратившийся в бомжа Завьялов. - Я здесь на что-то - имею право?!
- Нет.
Категорический ответ. Учитывая, что Иннокентий пару минут назад приплясывал на корточках, практически - безбашенный. Отважный.
- А если я тебе зубы выбью? - Завьялов подошел к урне, установленной возле лавочки. Достал оттуда пустую пивную бутылку и, помахивая ею на манер бейсбольной биты, поинтересовался: - Тебе когда-нибудь зубы выбивали, а, Кеша?.. Это больно.
Из-под пальцев немного выдвинулся правый глаз, поглядел на вращающуюся в грязной бомжеской руке стеклянную дубинку и опасливо предупредил:
- А это вы себе зубы выбьете, Борис Михайлович.
- Коли что - новые вставлю. Не впервой. Давай колись, придурок, иначе - врежу.
Завьялов размахнулся! Тело взвизгнуло! Скатилось с лавочки, рухнуло на колени перед бомжарой и облапило его ноги:
- Не надо! Не надо! Вы ничего не понимаете!!
- А мне нечего понимать!! Я тебя сейчас, сука, убивать буду!!
Усиливая психологическую атаку, Завьялов уподобился панфиловцу с гранатой, вздел бутыль над головой...
- Не надо!!! - завизжало тело и отпрянуло, падая назад и закрывая голову локтями.
- Говори!!!
- О, Боже!! Я не могу! Я не имею права! Жюли этого не переживет!!
"Панфиловец" Завьялов опустил стеклянную "гранату", минуту занял размышлениями, в результате коих, предложил:
- Давай по пунктам. Ты что-то там талдычил о м о и х, зубах Кеша? Хочешь сказать, я могу их получить обратно?
Кеша убрал локти от лица, опасливо кивнул:
- Такая вероятность - есть.
- От меня что-то зависит?
- Конечно! Да!
- Что?
- В определенный час вы должны находиться в определенном месте. Больно вам не будет, обещаю.
Борис прищурился, подумал:
- А почему я должен верить, что ты не заманишь меня в ловушку? к каким-то там своим дружкам?
- Мой бог, Борис Михайлович, - поднимаясь с земли, заволновалось тело, - я тоже, своего рода - пленник! Я тоже, не меньше вас хочу - вернуться!
- Куда? - нахмурился Завьялов.
Иннокентий снова сделался упрямым. Борису показалось, еще немного и забудется, примет гордую наполеоновскую позу с мизинцем на бицепсе. Кеша оказался парнем не промах: ручки он таки скрестил, но пальчики благоразумно упрятал подмышками.
- Своим ответом я нанесу вам вред.
- Тайны, значит, - нахмурился Борис. - Смертельные секреты...
- Именно - так, - напыщенно кивнуло тело Кеша.
- И чем это грозит?
- Вам или мне?
- Обоим, идиот!
- Вы..., вам лучше об этом не знать. Я... получаю поражение в правах.
- Каких? - искренне удивился Завьялов.
- Вам лучше этого не знать. Вы просто будете выполнять все мои рекомендации, и все будет в порядке.
Если бы совсем недавно Кеша в его куртке и теле не рыдал на лавочке под фонарем, Завьялов, вероятно, проявил бы осторожность. Все друзья считали Борю умным парнем. Того же мнения придерживались и преподаватели во всевозможных учебных заведениях...
Завьялов понимал, что существуют тайны, к которым лучше не прикасаться даже краем. Убью точнее пули! держись от них подальше.
Но Кеша, даже в его теле выглядел абсолютным обсоском. Знакомые девушки в унисон твердили, что Боря свет Михайлович имеет быть исключительно брутальным типажом. Мачо, так сказать.
Мачо с Иннокентием внутри превратился в заурядную половую тряпку. В сопливую кликушу. Ботаника с чужого плеча. Мокрую курицу с накаченной задницей. Какого-то педрилу, если говорить совсем уж честно.
- Послушай, Кеша, - подходя к телу вплотную, похлопывая по спине, ласково произнес Завьялов, - я не вчера родился...
- Вы родились в одна тысяча...
- Не отвлекайся на фигуры речи! - прорычал Завьялов. - Слушай молча.
- Угу.
- Так вот. Я не вчера... Черт! Короче. У тебя что-то пошло не так, Иннокентий. Я прав?
- Угу, - не считая мычание разговором вслух, опять кивнуло тело.
- У тебя что-то пошло не так, - задумчиво повторил Борис. - Есть вероятность, что мы не выпутаемся?
Тело невразумительно повело плечами.
- Значит - есть. Паршиво. Ты можешь связаться со своим начальством и сообщить о произошедшем сбое в программе?
Кеша замотал головой.
- И что нам делать?
Завьяловское лицо, руководимое изнутри мокрой курицей, изобразило намек: мол, а я вам, господин хороший, уже докладывал: "Будете паинькой, всё разрешится ко всеобщему удовлетворению".
- Твоими бы устами..., - пробормотал Борис. Печально поглядел на освещенное крыльцо больницы, где ему навряд ли помогут, и приказал: - Карманы выворачивай, Иннокентий.
- Чего?
- Бабло, ключи от тачки и мобилу доставай, ушлёпок!
На мобильнике стояло четырнадцать пропущенных вызовов и десять эсемесок. Половина из которых принадлежала перу изобретательного в лингвистике Косолапова. Борис на ходу, скоренько прочитал послания, хмыкнул над наиболее изощренными эпистолярными оборотами...
Кеша трубочкой не баловался, на вызовы не отвечал, и это обнадеживало. Завьялов убрал мобилу в карман олимпийки, подошел к заснувшему на больничной парковке круто тюнингованному Порше...
Безупречные линии спорткара сочетались с оленями и замызганными трениками до безумия сюрреалистично. Завьялов представил, как растоптанные бомжеские кроссовки (из помойки!) будут прикасаться подошвами к чутким, безупречно послушным педалям. Трагически поморщился. Покосился на знатно разодетого Иннокентия в итальянских штиблетах...
Кеша жадно разглядывал автомобиль...
Да лучше сдохнуть! чем доверить родимую тачку э т о м у родимому телу!
Завьялов нажал на клавишу авто-брелка, заставил двигатель очнуться. Распахнув водительскую дверцу, буркнул:
- Залезай давай, ушлепок.
- А можно не ругаться? - разобижено поинтересовался Иннокентий.
Завьялов представил, что ругает самого себя - кивнул:
- Лады. Запрыгивай, Кешка. Домой поедем.
По дороге к дому, Завьялов философски размышлял о прихотях злокозненной судьбы, частенько отвлекался на Кешу, почти расплющившего нос о боковое стекло: Кеша разглядывал московские улицы с неуемной непосредственностью любопытного ребенка.