— Может, отпустим их с миром? — предложил Губошлеп. — Они уже не вернутся…
— Заткнись!
— Но какой смысл…
Лошади встали на дыбы. Телега закачалась. Что-то пронеслось мимо нее и скрылось в темноте, оставив за собой полоску синего огня, который померцал немного и погас.
Смерть понимал, что рано или поздно ему надо будет остановиться. И до него постепенно начало доходить, что в словарном запасе этой странной конструкции нет таких понятий, как «Снизить скорость» или «Безопасное движение».
По самой своей природе эта машина не могла снизить скорость — ни при каких обстоятельствах, кроме драматическо-катастрофических.
В этом и была беда музыки Рока. Она любила все делать по-своему.
Нос машины угрожающе пошел вверх, скорость по-прежнему росла…
Абсолютная тьма заполнила вселенную.
— Это ты, Утес? — спросил голос.
— Ага.
— Отлично. А это я, Золто.
— Ага. Голос похож.
— Асфальт?
— Я здесь.
— Бадди?
— Золто?
— А… гм… та дамочка в черном?
— Да?
— Госпожа, ты случаем не знаешь, где мы очутились?
Земли под ними не было, но у Сьюзен не возникло ощущения, что она летит. Она просто стояла. И факт, что стоять было не на чем, не имел особого значения. Она не падала потому, что падать было некуда — или неоткуда.
География никогда особо не интересовала ее, но Сьюзен сильно сомневалась, что это место можно найти в каком-нибудь атласе.
— Я не знаю, где находятся наши тела, — осторожно ответила она.
— Превосходно, — услышала она голос Золто. — Правда? Я здесь, а мое тело — неизвестно где. А как насчет моих денег?
Послышались чьи-то шаги, где-то далеко, в темноте. Они приближались, медленно и неукротимо. А потом все стихло.
И раздался голос:
— Раз. Раз. Раз. Два. Раз. Два.
Шаги удалились.
Потом раздался другой голос:
— Раз, два, три, четыре…
И вселенная возникла.
Было бы неправильно назвать это сильным «ба-бахом». Это подразумевало бы наличие только шума, а шум может создать только еще больший шум и космос, заполненный беспорядочными частицами.
Материя, вероятно, возникла в хаотичном виде, но причиной всему был аккорд. Первичный мощный аккорд. Все выплеснулось в едином порыве, содержащем внутри (в виде своего рода обратных окаменелостей) все, что должно было существовать.
И в этом разраставшемся облаке металась взад-вперед самая первая необузданная живая музыка.
У нее была форма. У нее была скорость. У нее был такт. У нее был ритм, под который хотелось танцевать.
И все танцевало.
«И я никогда не умру», — произнес голос внутри головы Сьюзен.
— Часть тебя присутствует во всем живом, — громко сказала она.
«Да. Я — ритм сердца. Я — ритм разума».
Вокруг нее по-прежнему никого не было. Мимо струился лишь свет.
— Но он выбросил гитару.
«Я хотела, чтобы он жил для меня».
— Ты хотела, чтобы он умер для тебя! Среди обломков телеги!
«Какая разница? Он бы все равно умер. Но умереть ради музыки… Люди всегда будут помнить песни, которые ему так и не удалось спеть. И они будут самыми великими песнями в истории.
Вмести всю свою жизнь в одно мгновение. А потом живи вечно».
— Верни нас назад!
«А я вас никуда и не забирала».
Сьюзен заморгала. Они по-прежнему стояли на дороге. Воздух мерцал, потрескивал и был заполнен мокрым снегом.
Она повернулась и посмотрела на искаженное ужасом лицо Бадди.
— Пора идти…
Он поднял руку. Она была прозрачной.
Утес почти исчез. Золто отчаянно цеплялся за сумку с деньгами, но пальцы проскальзывали сквозь материю. Лицо его искажал ужас от грядущего Смерти или, того хуже, бедности.
— Он выбросил тебя! — закричала Сьюзен. — Так нечестно!