Как следовало назвать положение жителей города? Были ли они анархистами? Анархия, в отличие от пожаров, не может существовать без власти и порядка, которым противостоит. Лишенная объекта действий, анархия умирает, либо подыскивает нового противника. Общество не может состоять из анархистов, рано или поздно в нем сформируется какой-то порядок, более или менее естественные отношения.
В этом городе не было власти, то есть она была, но неуловимая, безликая. Марк и его товарищи не давали жителям города почувствовать, до какой степени могут руководить ими. Система управления городом, проявляющаяся в действии ее отдельных элементов, была еще более незаметной для глаз жителей. В этой ситуации, единственными реальными противниками, которых можно было обвинить и покарать за бессмысленность существования, были другие люди, также потерявшие смысл, но слабые, прекрасно подходящие в противники.
Теперь мне казалось, что я лучше стал понимать существо конфликта между отдельными общественными группами. Но, быть может, я слишком мало знал о них, чтобы рассмотреть эту проблему до конца. Однажды, прохаживаясь с прижавшейся к моему плечу Сандрой по нижним уровням, мы неожиданно остановились у здания Музыкального Театра, где я впервые повстречал ее. При входе я спросил, у кого она училась играть на арфе. Она удивленно посмотрела на меня, словно не понимая. Только когда за кулисами я показал ей инструмент и повторил вопрос, она улыбнулась.
– Это было давно. Помню, когда-то… Одна женщина учила меня этому, а потом я приходила и пробовала сама…
– Кто была эта женщина?
– Не знаю. Я встретила ее… Здесь, в городе… Потом еще несколько раз.
– Когда это было?
– Кажется, очень давно… Так давно, что не помню… Может я была совсем маленькой?
– А потом ты с ней встречалась?
– Я не помню, когда последний раз ее видела. Она показывала как играть, вела мои руки. Это было очень приятно. Потом я приходила сюда сама, когда… когда не могла оставаться там, наверху… Она села за инструмент, пальцы пробежали по струнам с такой сноровкой, какой трудно было ожидать после нескольких уроков и самостоятельных упражнений. Может женщина, учившая маленькую девочку играть на арфе, всего лишь часть утерянной памяти, отражение первых уроков музыки из раннего детства? Мне хотелось поверить в это, зацепиться хоть за что-нибудь, потянуть за любую нить ее памяти, чтобы извлечь из Сандры-оболочки, упакованную личность Йетты… Но я не продвинулся ни на шаг. Ничтожные крохи старой памяти рассыпались, не желая складываться одно целое.
Выходя из театра, я невольно направился к выходу на второй уровень, откуда можно было добраться до люка над крышей института. Я шел туда в раздумьях, которые Сандра не прервала ни единым словом, и остановился у открытого колодца. Сандра посмотрела на меня, подумала, что я пропускаю ее вперед и начала спускаться по ступенькам ржавой лестницы. Через мгновение она скрылась, пришлось поспешить за ней. Когда я спустился, она стояла посреди холла верхнего этажа здания, перед лестницей ведущей вниз и вопросительно смотрела на меня. Я кивнул. Она плавно спускалась по лестнице, и я с трудом поспевал за ней. Внизу, в подвале, она неуверенно посмотрела в обе стороны коридора, освещая путь фонариком. Под стеной, прямо возле нее, пробежали несколько крыс. Она смотрела на них без страха и отвращения, скорее с интересом. Пошла за ними и добралась до спуска ведущего на нижний уровень подвалов.
– Ты здесь была? – спросил я, ступая вслед. Она не ответила, присматриваясь к очередной пробегающей крысе.
– Смотри! Они идут туда.
В глубине темной ниши боковой стены коридора виднелось отверстие обведенное неровным кругом щебня. Это был вход старого канала, соединяющийся под землей с главным городским коллектором. Когда-то через него удалялись стоки из Института. Входное отверстие располагалось на половине высоты стены, то есть метрах в четырех от поверхности грунта. Я посветил внутрь. Бетонная труба диаметром в несколько дециметров коротким прямым отрезком опускалась вниз, а потом круто поворачивала направо.
– Минуточку! – сказал я Сандре, стоящей за спиной, и протиснулся внутрь. Я заглянул за поворот канала. Дальше труба стыковалась с вертикальным колодцем. На его боковой поверхности виднелись металлические скобы ступеней. Отталкиваясь локтями и коленями я пополз туда держа фонарь в одной руке, а парализатор в другой.
Колодец был достаточно широким. По ступеням я спустился на несколько метров вниз. Здесь, в стене колодца, начинался горизонтальный канал бегущий, как мне показалось, обратно под фундамент Института. Я углубился в этот отрезок трубы. Она была намного шире той, по которой я попал в колодец, можно было идти полусогнувшись. Под ногами проскользнула крыса и обгоняя меня побежала вперед. Я посветил в ее сторону. В нескольких шагах впереди круг света выхватил рыжеватую неподвижную массу нижней поверхности трубы. Я подошел ближе и осветил рыжий клубок. Это были крысы. Клубок мертвых неподвижных крысиных тел… Нет! Неподвижных, но…
Одна из них зависла в воздухе над другими, словно окаменела в прыжке, застыла в воздухе не двигая ни лапками ни напряженным хвостом. Другие, в клубке ниже, блестели открытыми глазами. У одних торчали вверх хвосты, у других открытые пасти обнажили ряды острых зубов. Они замерли в случайных позах, словно на фотографии…
Некоторое время я стоял обалдев, пока не увидел верхнюю часть поверхности трубы над крысами. Когда-то оттуда спускался колодец, подобный тому, по которому я только что пришел. Теперь он был закрыт металлической плитой. В нескольких шагах от меня в нерабочем канализационном колодце находился цилиндр Ван Троффа. Я видел его нижнюю часть с установкой, которую «Мефи» называл «гравитационными линзами»… То есть не только внутри цилиндра, но и здесь, внизу, действовало поле. Возможно более слабое, рассеянное, какие-то остатки его, но вызывающие замедление времени.
Я полез в карман, достал первый попавшийся мелкий предмет, микроисточник для фонарика, и бросил его вперед. Он полетел по плоской параболе, но вдруг, словно перейдя невидимую границу, завис прямо у хвоста висящей крысы.
В отрезке канализационной трубы возникла самая странная ловушка для крыс, которую когда-либо сконструировал человек. Каждое прибегающее сюда животное должно было проходить этот отрезок в миллион раз дольше, чем в отсутствии поля. Естественно, для крыс это было незаметно. В их субъективном восприятии прохождение этого отрезка длилось столько же, как в нормальных условиях.
Я вернулся обратно в подвал. Сандра уже беспокоилась. Когда я выбрался из канала, она прильнула к моему плечу.
– Не бросай меня, я теперь не могу без тебя остаться.
Я поцеловал ее и повел дальше. Она внимательно смотрела, как я открываю стену, и с интересом заглянула внутрь цилиндра, когда я поднял крышку люка. Я спустился вниз и взял с пола все еще свежие цветы.
– Это тебе, – сказал я отдавая букет. – Осторожно, колючки.
Протянув руки она погрузилась лицом в цветы, глотая их незнакомый интригующий запах, потом посмотрела на меня, не зная, что делать с букетом.
– Заберем их. Цветы не должны жить дольше, чем люди.
– А что… там? – она показала вниз.
– Там? – я улыбнулся. – Это мое последнее убежище… Теперь оно не понадобится, пока ты со мной.
– Не говори «пока»! – крикнула она и ткнула меня кулаком в плечо.
Я захлопнул люк и подумал, что когда открывал его, выключил поле и освободил крыс из ловушки. Теперь она включилась вновь. «А если… – подумал я, – если они бежали по каналу не случайно? Если стремились туда специально, сознательно погружались в область замедления? Вздор! Сознание у крыс!?»
Можно было проверить. Если они до сих пор там, значит ловушка не захватила их на бегу, они находились в ней добровольно. Но мне совсем не хотелось возвращаться в канал.
На предпоследнем уровне города проходили основные коммуникационные артерии, по которым сейчас передвигались только самоходные машины техобслуживания и снабжения. Здесь, в отличие от верхнего уровня, встречалось намного меньше праздношатающихся юношей. Преобладали мужчины в расцвете сил, одетые не так вызывающе и ведущие себя потише. Но и они торчали на улицах, сонно волочились вдоль витрин, иногда исчезали внутри домов.