Выбрать главу

— Нет, — она замотала головой. — Нет, не хочу. Уже не хочу. Теперь — не хочу.

— Ага. Теперь-ты-не-хочешь… — цежу я сквозь зубы.

— Да. Мы с ним не виделись почти полгода. И мне… Мне плохо было без него. Как без руки…

— Без руки…

— Да, без руки. А ты не понимаешь. Ты совсем ничего не понимаешь! — и она бросается лицом в подушку и — плачет, плачет…

…Кинжал теплый. Он согревает мне ладонь и успокаивает сердце. Я в чем мать родила стою у окна, а за моей спиной, уткнувшись в подушку, лежит Сашенька и всхлипывает. Потом вдруг она оказывается рядом, я протягиваю к ней руку и пропускаю сквозь пальцы ее золотистые, шелковые пряди… Тяну, тяну еще сильнее. Я смотрю в ее запрокинутое лицо и знаю, ей больно… Но там, в глубине ее глаз, на самом дне, бьется беспомощно, как птенец: убей меня… ну убей меня, только люби — всегда…

Как я ее ударил — не помню. Зато помню, очень хорошо помню, что почувствовал после. Покой снизошел на меня. Потому что в ту самую секунду она стала моей — вся. Целиком.

Как-то я ее спросил:

— Скажи, а зачем ты мне тогда соврала?

— Когда?

— Ну, будто встречалась с Ч.?

— А как ты догадался?

— Не важно. Догадался и все. Так зачем?

— Чтобы ты наконец ударил меня.

— А по правде?

— Так я по правде. Понимаешь, я не хотела тебя — друга, любовника. Я хотела тебя — хозяина.

— Значит, я понял правильно. Но ты сумасшедшая. Мы оба — сумасшедшие.

— Пусть. Но тебе со мной хорошо. А цена… цена есть у всего на свете.

Она смотрит на меня тихо и радостно, и лишь на самом дне ее глаз — то самое превосходство наизнанку.

Иногда она исчезает. Всего на полдня, нечасто, несколько раз в год. Моя Сашенька, моя покорная и улыбчивая девочка, моя жена, моя любовь. Просто пройтись по магазинам, посидеть в кафе, поболтать с подругой. Она возвращается, и я не могу поймать ее взгляд, он обращен вовнутрь, в себя, и так… прозрачен. И совсем как тогда, миллион лет назад, в самом начале, мое сердце вдруг замирает на одну крохотную, бесконечную секунду, и я даже не успеваю понять эту огромную наставшую пустоту внутри, как оно снова бросается в погоню: бу-бум, бу-бум, бу-бум… Потом я ухожу к себе в кабинет, отпираю ящик письменного стола, открываю его и смотрю на лежащий поверх всего старый кинжал — очень красивый и очень острый. Просто смотрю. И сердце постепенно успокаивается и начинает тихо-тихо петь, и я слышу ее, ту самую голубую ноту. А что же еще может это измученное сердце, которое всего-навсего мышца, как говорил профессор судебной медицины Ч. — самая незначительная фигура моего рассказа.

«Теперь-то уж точно — убью».

Симонетта — нежность Тосканы [1]

Девушка встала со своего места и приподнялась на цыпочки, чтобы достать сверху, из кармана дорожной сумки, упаковку бумажных салфеток. Коротенькие джинсовые шорты обтягивали ее так туго, только что не лопались на круглой попке. Затем снова уселась и зарыдала вновь. Совершенно бесшумно, только плечи вздрагивали, и сползшая от этого бретелька ее майки открыла ослепительно белую полоску незагоревшей кожи. А волосы у нее были с рыжеватым отливом…

Мы неслись со скоростью почти триста километров в час, вещи на полках едва заметно покачивались, небо сломя голову разбегалось в разные стороны.

«Н-да, все-таки постарел… — подумал я. — Раньше бы я на слезы даже и внимания не обратил, а только на… Вот он — пятый десяток, как ни крути…»

И, не медля ни секунды, я поднялся, сделал несколько шагов и оказался сидящим двумя рядами впереди — рядом с ней. Вернее — напротив.

Она подняла свое опухшее, зареванное лицо, и я пропал.

Дело в том… Понимаете, я ее уже видел. Раньше. И не раз, не два, а… Ну вот знал я ее, и очень хорошо. Очень хорошо знал.

Так мы и сидели, я — онемев от удивления, она — обиженно скривив надутые губки. Подумаешь, немолодой, явно потертый жизнью итальянский чико мешает хорошенькой и совершенно незнакомой девушке предаваться ее нехитрому горю. Ах, какая бестактность…

— Держите… — я вытаскиваю из кармана и протягиваю ей носовой платок.

— Спасибо, — она кивает на салфетки. — У меня…

— От бумажных салфеток бывают раздражения на коже. Особенно на такой, как ваша. Он шелковый, ну, держите. И не беспокойтесь, абсолютно чистый.

Сколько ей лет? Двадцать? Двадцать два, двадцать три? В двадцать три умерла Мия…

Мия, Мия…

вернуться

1

Симонетта Веспуччи (28 января 1453 — 26 апреля 1476) — возлюбленная Джулиано Медичи, младшего брата флорентийского правителя Лоренцо Медичи. Считалась первой красавицей флорентийского Ренессанса, за свою красоту получила прозвище Несравненной (Бесподобной; фр. La Sans Pareille) и Прекрасной Симонетты (итал. La Bella Simonetta). Служила моделью картины Сандро Боттичелли «Рождение Венеры» и многих других его работ.