— Ты Моцарта любишь? — дыхание Глории щекотало шею.
— Я больше люблю Крейслера, — ответила Дора и провела рукой по шее. Почувствовала, что прикоснулась к губам Глории и отдернула руку. — Я тоже. Но не это важно. Мне, если плохо, я начинаю слушать в уме какую-нибудь его вещь. «Это понимать как утешение? — подумала Дора, — хотя, ей вполне достаёт такта», она повернулась лицом к Глории и, вновь, коснулась её губ, но уже щекой. Ей захотелось прижаться к этим теплым губам… Глория поцеловала её. «Какая она…» — Дора не могла найти подходящее слово, мысли её путались, она плохо понимала, что с ней происходит, — «ей, наверное, тоже плохо. Я ловлю себя на том, что хочу её пожалеть. Обнять её? Но, вдруг, не так поймет». Дора вновь почувствовала дыхание Глории на шее и мягкое прикосновение. Кровь прилила в голову, «да, ей тоже отчего-то тяжело. Но она меня не стала расспрашивать — значит, тоже не любит, когда её донимают». Дора обняла Глорию.
Утро пронзило солнцем комнату. Дора открыла глаза. Сандры уже не было. Она ушла на занятия. — Нет, — четко и громко сказала Глория. Дора резко повернула к ней голову. Но Глория спала. — Нет, — повторила она, — я понимаю, что запуталась в собственных мыслях. И на что дана человеку голова? Я до сих пор не пойму… — она говорила уже не так внятно и, Дора дальше не разобрала.
Дора коснулась рукой щеки спящей, — Философские проблемы лучше решать в бодрствующем состоянии. Глория открыла глаза. Осмотрелась. — Ох, даже сразу не поняла, где я. — Здесь, со мной. — Ты сегодня не идёшь на занятия? — Я во второй половине дня иду в библиотеку. — Дора, Сандра сильно переживает? — Муж недавно приезжал. Молил вернуться, не оставлять его. Но ты же знаешь её. Если сказала — так оно и будет. А ты сегодня свободна? — Я всю неделю отдыхаю. У меня «перекур». Через неделю начну, а вернее, продолжу подготовку к выставке. Два месяца поработаю здесь, а потом — на стажировку. Полгода — на лоне природы, красота! — У тебя недурные планы. А у меня — сессия на носу… Ах, да, я хотела предложить тебе пойти со мной, заниматься. — В читалку? Пожалуй, можно.
Они сидели уже часа три. Дора готовилась к семинару. Глория конспектировала Гассенди. Рядом — Ремарк. Читальный зал был переполнен, знойная тишина усыпляла. Глория, когда чувствовала, что засыпает, оставляла книги и выходила на улицу. Пять-десять минут прохаживалась вдоль здания. Мороз пробирал до костей и — вновь в духоту зала. Дора победоносно высиживала час за часом и, казалось, её даже не тянуло ко сну. Когда после одной из таких прогулок, Глория села за стол, Дора кивнула ей на записку. Глория прочла: «Почему ты читаешь час одну книгу, час другую? По-моему, это рассредоточивает. Тем более, такие разные вещи».
Глория ответила на таком же клочке бумаги «Так удобнее. Напротив, мне легче таким образом усваивать. От чтения одного и того же в течение дня одуреть можно. Кстати, философия прекрасно компонуется с художественной литературой».
Дора прочла, улыбнулась, но, когда встретила взгляд Глории, вдруг, улыбка замерла на её устах, а зрачки расширились в недоумении. Глория смотрела прямо ей в глаза и одновременно мимо. Куда-то, словно далеко-далеко, но всё же — в душу ей, Доре.
А её душа была скрыта от всех. Она никогда и никому ничего не рассказывала из того, что таилось на дне её сердца. И этот взгляд смутил, поверг в недоумение и ужас. Глория же, взглянув на улыбнувшуюся Дору, внезапно для себя задалась вопросом: «Что в ней такого, что отделяет её от остальных? Мне сразу бросилось в глаза, что она — одна. Да и Сандра говорила, что в группе, где Дора учится, её недолюбливают. У неё нет друзей; а смогу ли я понять её, не оттолкнув впоследствии, как делают другие?»
Испытав полную толику ужаса за своё «невидимое» Я, Дора наклонилась к Глории, — Я когда-нибудь тебе всё расскажу. Глория, смутившись, опустила глаза, но сей же час, вновь пристально посмотрела, на Дору. — Не надо словно наперегонки: «Она меня видит насквозь. Отчего? Видит и молчит. Другая давно бы спросила, сказала… Ас ней интересно. Я даже не чувствую остроту той повседневной напряженности, той боли, что ношу в себе. Мне с ней не просто хорошо… Здесь есть нечто другое, более сильное, страстное…»
Дора берёт листок и пишет: «Пошли отсюда».
Морозный воздух приятен и свеж, серебристый иней сыпался под светом фонарей; зимний вечер уже прокрался в город.
— Куда ты хотела? — Глория берет горсть снега, растирает его в руке и он, словно песок, струясь между пальцами, сыплется вниз.