–”Мы с Ирене носим сейчас в себе похожее беспокойство не у себя нахождения, мы сейчас везде на чужбине… нас будоражит от осознания нашего положения, при том, что наши переживания лишь эрзац того, вызванного отчуждением от настоящей родины, говоря образно, игра теней в платоновской пещере…мы в представлении приходим к сохраненному в памяти вратам нашего родного, который для нас наглухо закрыть и горько плачем…и это, наше родное, лишь тень того, истинного…но и оно… и это переживание подсказывает нам о возможной силе ностальгии по тому, настоящему родному”.
– “Хулио!”– Вдруг окликнула Ирене и продолжила после того, как он оглянулся- “а наш путь к родному еще может существовать и сможем ли мы найти его?”
Хулио молча опустил голову и после ощутимой паузы, явно не желая огорчать сестру нехотя сказал: – “кажется нам придётся повременить с ответом на твой вопрос… А сейчас я могу сказать лишь то, что человек не только внезапно смертен, но и меняется внезапно. “Внезапность” содержит в себе накопленный опыт познания во время страданий и перенесенных испытаний. В телеологическом аспекте, смыслом страданий можно признать изменение ценностных значений в пользу вечного, трансцендентного. Со страданиями исчезают миражи, связанные с миром преходящим, удобряется в душе почва, готовая принять в себе для созревания семена истины, почва которая будет способна дать урожай, тридцать, шестьдесят или сто.
Но это не закон обязательный, а указывание на возможность, возможность которая может реализоваться при условии выбора сделанного на основе свободной воли. Скажу больше, этот выбор и определяет историческую закономерность. Направление человека из преходящего мира к вечному и есть смысл истории, поэтому попытки выражения объективных законов истории выглядят как художественные образы, в них находим мы мысленную красоту и их полную непригодность в применении к будущему, так как будущее зависит от того, каким будет выбор человека, который в свою очередь способен меняться внезапно.
Судьбы вселенской истории, как и личной биографии человека решаются в человеческом сердце, в ответе на вопрос: “Любиши ли Мя?”. Закономерности хода дальнейшей истории зависят от того, каким будет ответ, на этот вопрос данный в человеческом сердце.
Человек существо оберегаемый Любовью. И это незыблемая основа для оптимизма в самом широком смысле. Мы можем смело полагаться на эту, оберегающую нас Любовь, во всех формах нашего бытия”.
– “Следует ли из сказанного, что каждое следующее мгновение это осуществление нового мира, которая свыше предоставляется человеку, как новый шанс, новая возможность?”-сказал Ганс-Ульрих стараясь придать голосу бодро-оптимистичную тональность.
– “И не только…стоило бы полагать, что оно наступает вследствие неиссекаемого божественного терпения, из-за нового ожидания ответа от человеческой воли…”-сказал Хулио
– “И мне не следует дальше испытывать ваше терпение”– приподнимаясь из кресла с улыбкой сказал Ганс-Ульрих. – “Я рад, что в нашей беседе мы нащупали путь надежды…”
– “Wir freuen uns immer auf dich!”– сказала Ирене искренности свойственной, спокойной простотой.
Была уже поздняя ночь. Ганс-Ульрих встал, поцеловав щечку сестры, пожал руку Хулио и не спеша пешком спустился вниз, в свои отель. Над морем уже можно было заметить бледное очертание неба…
Эпилог
Всю дорогу домой Ганс-Ульрих привыкал в себе к новому состоянию, похожую на молчаливую пустоту после мощного сотрясения…он чувствовал отчужденность от ранее знакомого пейзажа, улиц и домов, которые раньше воспринимались как знамения своего, родного…он чувствовал себя чужим к себе, который окончательно потерял возможность ощущения прежнего уюта и который не сможет принудить себя к привыканию… Он понимал, что все ранее незыблемое в нем разрушено, ибо оно больше не имеет смысла…и он как-то неохотно признавался себе, что стоит на руинах себя, перед порогом чего-то ранее неизведанного…параллельно с этими переживаниями, где-то из глубины души звучали машинально повторяющийся слова: “ сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: благословен Грядый во имя Господне!”.
Тарантул Ий
“Подняв глаза, увидел он у дороги что-то похожее с виду на человека, но едва ли то был человек, – нечто неописуемое и невыразимое. И тотчас охватил его сильный стыд оттого, что пришлось ему увидеть подобное своими глазами “.
Шаг путника, по дороге идущего, неминуемо нарвется на тарантула. На дороге ли, возле дороги, а может и как сопутствующего. При соприкосновении зашевелится тарантул и зловеще засверкает треугольная метка на его черной спине. На первых порах скрывает он свои токсины, в густой жаре гноящие под его спиной. По мере сближения проявляется и ядовитость. В следствии укусов возникают язвы в душе, так как его яд смесь зависти и мщения. Неустанно разглагольствует он о равенстве, так как перед собой всегда ниже всех ставить себя. Как раз это обстоятельство является предлогом его неустанной суеты по поводу равноправия. О, как меняется тарантул во время эмоциональной восторженности! В припадках экзальтации он воображает себя над всеми, выше всех стоящим. В таких эпизодах лучше держаться подальше от него, так как в них он особенно зол, ядовит и беспощаден. Как и всякая экстазма и такие эпизоды исключительно скоротечны, но следы свои они оставляют. В экзальтации выявленного, маниакального самолюбования тарантул прикрывает видимостью смирения, преднамеренно выставленного на всеобщее обозрение. И в этой позе фальшивого смирения, кроется болезненное любование собою и неутолимая жажда мщения. Самолюбование сопряженное с осуждением всех и каждого, предъявляет вину всему сущему, как бы неспособному вникнуть в глубинное сокровенное тарантулевои души. Поэтому “я призываю вас, друзья мои: не доверяйте никому, в ком сильно стремление наказывать! Это люди дурной породы: в лицах их видны палач и ищейка!”.