========== Часть 1. «Билет» в цирк. ==========
Ждать уже нельзя, и шоу я продолжу вскоре.
Шум стоит кругом, но полотно их лица скроет.
Твой волшебный дар был очень мал,
Но так прекрасен.
Как же я сама? Кричит толпа,
А ты не рядом.
Падаю ниц
Под яростный крик,
Меня просят спеть,
«Ему» дела нет.
Увидеть тебя,
Услышать тебя
Должна я скорей,
Но где ты теперь?
На сцену взошла,
Все сходят с ума,
Но нет тебя здесь,
«Он» ближе ко мне.
Спеть просит ему,
Но я не могу,
Ведь «Он» же — не ты!
Что делать, скажи?!
Голос беззвучный
Песней измучен,
Монстр печальный —
Пленник кошмаров.
Он словно дьявол,
Он правит балом,
И лишь смириться
С этим осталось.
Петь песни должен
Никчёмный монстр,
Он нас не видит,
Нас ненавидит.
Всем на потеху
Слышится эхом:
«Эй, встань же, цирковой глупый монстр!»
Я совсем одна и поняла —
Меня ты предал.
Дьявольский оскал… Когда же стать
Тобой успел он
Кто мне объяснит, зачем же ты
Сорвал наш номер?
И двум юным львам
Не поиграть
Теперь со мною.
Слыша их рык,
Я падаю ниц.
Как вышло всё так?
Твой голос в ушах.
Смиренья не жду,
Отбились от рук.
Увидеть тебя
Мечтаю сейчас.
Мной страх овладел:
В плену у зверей
Лежу на земле,
Лишь шум в голове.
Открыла глаза,
Нет рядом тебя.
Что будет со мной?
Куда ты ушел?
Голос беззвучный
Песней измучен,
Монстр печальный —
Пленник кошмаров.
Он словно дьявол,
Он правит балом,
И лишь смириться
С этим осталось.
Петь песни должен
Никчёмный монстр,
Он нас не видит,
Нас ненавидит.
Всем на потеху
Слышится эхом:
«Эй, встань же, цирковой глупый монстр!»
Голос беззвучный
Песней измучен,
Монстр печальный —
Пленник кошмаров.
Он словно дьявол,
Он правит балом,
Мне лишь смириться
С этим осталось.
Петь песни должен
Никчёмный монстр…
Я их не вижу,
Их ненавижу!
Всем на потеху
Слышится эхом:
«Эй, встань же, цирковой глупый монстр!»{?}[«AudioNeko and Elli – Circus Monster VOCALOID RUS Remix COVER»]
***Действие происходит в 1940-х. Америка.
Директриса старого детского приюта, которую все называли «Почтенная мать Нильсон», в который раз пересчитывала потемневшие монеты. После войны её приют был переполнен. Беспризорников хватило бы на то, чтобы заново отстроить городскую библиотеку. Или этот самый приют, если б были деньги… Не испытывавшая ни капли жалости или сочувствия к сиротам, приблудившимся под ее крышей, хозяйка приюта думала лишь о том, как получить с них больше прибыли. Жалких грошей, что они приносили, не хватало ей даже на новую шляпу, а ведь статус надо поддерживать. И это если не считать, что голодные рты надо кормить хотя бы раз в день похлебкой, а в выходные ещё и с хлебом!
— Безумие!
Результат подсчётов ничуть не удовлетворил престарелую даму. С раздражением она поднялась из-за старого потрескавшегося стола и подошла к окну, за которым уже давно опустились сумерки и где-то недалеко был слышен грохот умолкающего угольного завода. Слабый лунный свет лёг на пересеченное глубокими морщинами лицо, делая его ещё более мёртвым и злым.
Сироты работали ежедневно, и всё равно пользы было мало. Кто-то продавал спички и газеты, другие шили одежду, а некоторых она даже отправляла на завод — благо там были знакомые. Изнурительный детский труд прикрывался маской милосердия, любви к обездоленным и безвыходностью их положения. Сама мать Нильсон тоже свято в это верила. Отпрысков она считала исключительно бестолковыми и не благодарными, а любое свое действие приравнивала к щедрым деяниям святых.
***
Утро в приюте начиналось всегда одинаково. Громкий бой по металлическому диску сковороды заставлял всех спешно спрыгивать с жёстких постелей на ледяной пол. Холодные доски сохраняли низкую температуру даже летом, и всё же это было не так неприятно, как зимой, когда помещение практически не топилось за экономией угля.
Наскоро умывшись, сироты сбивались в хаотичную кучку, чтобы произнести утренние молитвы, а после сразу же должны были идти работать. Везло тем, кто мог хоть что-то стащить с рынка, но если такого хитреца ловили, то мать Нильсон устраивала недельную экзекуцию над несчастным. Наказания были предусмотрены за всё. Директриса не щадила ни малышей, ни уже почти взрослых отпрысков. И сбежать из этого ада тоже было невозможно. Денег на билет ни у кого не было, а в городе не скрыться от полиции, в которой у мисс Нильсон тоже имелись старые знакомые.
Хуже всего доставалось малышам, для которых не было пока работы за пределами приюта, и им приходилось выполнять весь труд, который должен был бы по хорошему лежать на взрослых — дети стирали, убирали, скребли пол, готовили вечернюю похлебку, а сама мисс Нильсон считала малышей особенно бесполезными, ведь они не приносили ей денег.
Расписание дня строго регламентировалось. Казалось, ничто не может внести хоть толику разнообразия в этот годами сложившийся уклад. Но иногда в приют заходили чужие… Мужчины приходили в хороших костюмах, женщины, определённо, казались почтительными особами. В глазах сирот их целая одежда даже среднего дохода казалась чем-то очень изысканным и очень добротным, ведь на тканях не было даже заплаток!
Мисс Нильсон почему-то всегда очень радовалась таким приходам и встречала гостей с распростертыми объятиями. А после ухода чужаков на одного сиротку в приюте становилось меньше.
— Мистер Горша! Какими судьбами?!
Директриса, как всегда облаченная в старомодные длинные черные юбки, немедленно пошла навстречу вошедшему через распахнутые двустворчатые двери мужчине, который, придерживая светлую шляпу, уже несколько секунд рассматривал чудом уцелевший стеклянный витраж над дверным проемом.
— Почтенная мать Нильсон!
Мужчина тут же снял шляпу и слегка поклонился.
— Бросьте церемонии, я уже давно не монастырская послушница.
Неповоротливая директриса, спешно перебирая ногами под своими юбками, неуклюже задела полное ведро воды, что стояло возле замаранной девчушки, устало скребшей пол. Вошедший гость в дешёвом светлом костюме, застывший в солнечных лучах распахнутых дверей, так поразил малютку, что она замерла со скребком и даже приоткрыла рот, пока её слух не оглушил металлический грохот.