— Бруно именно тот человек, который мне нужен. Как вы думаете, он согласится с нами сотрудничать? В противном случае мы можем отменить ваши гастроли по Европе, — заявил Пилгрим, принимая предложенный ему напиток.
— Он согласится, и на то есть три причины. — Речь Ринфилда была похожа на него самого: точная и ясная, каждое слово на месте. — Как вы уже поняли, этот человек не ведает страха. Подобно многим недавно натурализованным американцам — да-да, я знаю, что он получил гражданство пять лет назад, но это все равно что вчера. — Бруно испытывает благодарность к своей новой родине, и его патриотизму можно позавидовать. И последнее: он еще не свел счеты со своей бывшей родиной.
— Вот как?
— Именно. Значит, мы можем с вами поговорить?
— Этого как раз делать не следует. Для нашего общего блага будет лучше, если вас как можно реже будут видеть вместе со мной. И не подходите ближе чем на километр к нашему учреждению. Целый батальон иностранных агентов только тем и занимаются, что сидят на солнышке и наблюдают за нашими дверями. Полковник Фосетт — мужчина в форме, сидевший рядом со мной, — возглавляет у нас отдел, занимающийся Восточной Европой. Он знает об этом деле гораздо больше, чем я.
— Не знал, что сотрудники вашей организации носят форму, — удивился Ринфилд.
— Они ее не носят. Это маскировка Фосетта. Он надевает ее так часто, что в форме его легче узнать, чем в гражданской одежде. Именно поэтому многие зовут его «полковником». Но не стоит его недооценивать.
Фосетт дождался конца представления, старательно поаплодировал и покинул свое место, даже не взглянув на Ринфилда: тот уже подал ему условный сигнал. Выйдя из цирка, Фосетт медленно двинулся сквозь тьму и непрекращаюшийся дождь, надеясь, что Ринфилд не потеряет его из виду. Наконец он подошел к большому черному лимузину, в котором они с Пилгримом приехали в цирк, и забрался на заднее сиденье. В дальнем углу сидела темная фигура. Лицо человека скрывалось в тени.
— Добрый вечер. Я Фосетт. Надеюсь, никто не видел, как вы пришли?
Водитель ответил:
— Никто, сэр. Я очень внимательно следил. — Он посмотрел в забрызганное дождем окно. — Вряд ли в такую ночь кто-то будет интересоваться чужими делами.
— Пожалуй, верно. — Фосетт повернулся к темной фигуре: — Рад с вами познакомиться. — Он вздохнул. — Я должен бы извиниться за всю эту комедию в духе плаща и кинжала, но, боюсь, уже поздно. Как вы догадываетесь, это становится второй натурой. Мы только подождем вашего друга… а вот и он!
Фосетт открыл дверцу, и Ринфилд сел рядом с ним. По лицу директора мало что можно было прочесть, однако беззаботного восторга оно явно не выражало.
— На Пойнтон-стрит, Баркер, — приказал Фосетт.
Баркер молча кивнул, и машина тронулась. Никто не произносил ни слова. Ринфилд, явно обеспокоенный, беспрестанно оглядывался и наконец сказал:
— Мне кажется, нас преследуют.
Фоссет ответил:
— Надеюсь, что так. В противном случае водитель той машины завтра же остался бы без работы. Вторая машина сопровождает нас, чтобы убедиться, что за нами нет хвоста. Надеюсь, вы уловили мою мысль.
— Да, вполне, — не слишком уверенно ответил Ринфилд.
Он еще больше помрачнел, когда машина свернула в район трущоб и по плохо освещенной улочке подъехала к неопрятному многоквартирному дому без лифта.
— Это далеко не лучшая часть города, — заметил директор цирка с неудовольствием. — А дом вообще напоминает заведение с дурной репутацией.
— Так оно и есть. Дом принадлежит нам. Эти бордели очень удобны. Кому, например, придет в голову, что Теско Ринфилд заглянет в одно из подобных заведений? Входите, прошу вас!
Глава 2
Для такого обшарпанного здания, да еще в столь неприглядном районе, гостиная была на удивление нарядной, даже несмотря на то, что человек, который занимался ее меблировкой, был явно помешан на красновато-коричневых тонах. Диван, кресла, ковер и плотные занавески — все было примерно одного и того же цвета.
В камине горел бездымный уголь, изо всех сил старавшийся внести свою лепту в уют гостиной. Бруно и Ринфилд сели в кресла, Фосетт принялся колдовать в баре.
— Расскажите мне, пожалуйста, еще раз об антивеществе или как вы там его называете, — вежливо попросил Бруно.
Фосетт вздохнул.
— Вот этого-то я и боялся. Уверен, что в первый раз я вам все правильно изложил. Дело в том, что я заучил свой рассказ наизусть и повторяю его, как попугай. Я вынужден это делать, потому что сам всего толком не понимаю.