— Давай устроим свадьбу так, чтобы всем было радостно на ней. Весёлую, с огнями, с фейерверком, с подарками. — И помолчав, добавила: — Только для этого надо много денег, а у меня сейчас нет.
Верзилин вздохнул:
— Мы с Никитой безработные… Если будет какой–нибудь зимний чемпионат, пойдём туда. Деньги будут.
— Я не для того совсем и сказала.
— Я знаю. Однако раньше ты все деньги тратила на себя.
— И не была счастливее.
Пропустив её слова мимо ушей, он сказал:
— Весной мы съездим с Никитой в провинцию и привезём целое состояние.
— Ты же не хотел возвращаться к борьбе, а хотел подумать насчёт дрессировки?
— А для этого тоже будут нужны деньги.
— Ефим, — вскинула она на него глаза. — Это ты серьёзно?
— Да.
— А может, можно не ездить? Может, мы пока бы прожили на мои деньги? Да и. в конце концов можно не устраивать пышной свадьбы.
— Ну хорошо, хорошо. Там посмотрим, — сказал он, немножко раздражаясь.
«Для полноты счастья мне не хватает денег, — подумал он. И тут же упрекнул себя: — Я говорю: «для полноты»? Какая чушь!.. Сейчас я счастлив, как никогда. Однако как бы хорошо иметь много денег, чтобы каждый день делать Нине подарки».
Для того чтобы не быть обузой для Нины, он продал часть ненужных вещей и деньги отдал ей. Ему казалось этого мало, потому он и не сдержался сейчас.
— Сейчас вынести очистки — и вы свободны, — прервала его мысли Нина. — И марш домой. Нечего тут мешаться.
Он раскладывал свою коллекцию папиросных коробок, когда Нина вошла в комнату с женой Коверзнева.
Глядя на осунувшееся лицо Риты, Верзилин понял: «Что–то случилось».
— Коверзнева арестовали, — сказала убитым голосом Нина.
— За что? — воскликнул Верзилин.
Рита опустилась на диван, нервно сбросила горжетку и, поглаживая злую, оскалившуюся морду зверька, заговорила:
— Пришли. Ночью. Наследили. Порвали книги. Выпустили из подушек пух. Ах, я ничего не знаю! — заломила она руки. — Я не могу так. У меня тоже нервы. И у каждого человека есть своя мечта… Помогите мне.
Опустив голову, Нина сказала:
— Что же это, Ефим? Надо хлопотать. Узнать — за что, в чём его обвиняют?
Уткнувшись лицом в коленки, Рита заплакала. Нина дала ей воды, стёрла носовым платком слёзы с её лица, села рядом, обняла за плечи, приговаривая:
— Не плачьте. Мы всё сделаем, что сможем… У нас есть знакомства… Да и у Валерьяна было много друзей… Даже в жандармском управлении… Верьте, всё будет хорошо.
— Загубить жизнь… — прервала та Нину. — И в таком возрасте… Мне ведь всего двадцать пять, и я ничего–ничего ещё не испытала… Не добилась….
Боявшийся женских слёз Верзилин встал, зашагал из угла в угол.
«Валерьян… За что? Неужели из–за того, что встал на дороге у Чинизелли?.. В чём его могут обвинить?.. Нет, конечно, все нити держит одна рука».
В жандармском управлении ничего не сказали, даже не приняли передачу. Все, кто был близок к этому учреждению, на вопрос Верзилина пожимали плечами. И лишь через неделю знакомый товарищ прокурора объяснил по секрету:
— Видимо, рядом с ним есть осведомитель. Он рассказал о каких–то мелочах, но ни одну из них доказать невозможно. Инкриминировать ему ничего нельзя, и поэтому его, очевидно, скоро выпустят. А вообще это дело путаное, и просто боюсь, что его кто–то хотел убрать с дороги или запугать…
С этой новостью Нина и Ефим направились к Рите, но её квартира оказалась заперта на ключ, и сосед–немец, узнав их, сказал, что хозяйка уехала и оставила ему ключ для Коверзнева…
— Если он вернётся, — неуверенно добавил старик.
— Может, оставим записку? — предложила Ефиму Нина.
Они вошли в комнату, и их глазам представился полный развал: Ритиных вещей не было.
Нина взяла с письменного стола незапечатанный конверт, достала письмо и прочитала:
«Милый Валерьян, я больше не могу. Прости за всё плохое. Я ухожу от тебя — видимо, такова воля провидения. Мне тоже хочется жить — красиво и интересно. Твоя капризная Рита».
— Какая мерзость, — сказала Нина, брезгливо бросая письмо. — Ты не читай. Это не для мужчины. Она — ушла и всё… Давай приберём. Не может же он возвратиться в такую комнату.
Когда всё было закончено, Нина села к столу и написала:
«Валерьян! Мы с Ефимом уверены в том, что ты ни в чём не виновен и тебя скоро освободят. Помни о своих друзьях и зайди сразу же к нам. Нина и Ефим».
41
Заросший щетиной, со струпьями на теле, лежал Коверзнев в камере. Приказание идти в баню и к парикмахеру выслушал недоверчиво. Позже спросил: