Ответили равнодушно:
— Джимухадзе давно выступают за границей.
Вот и всё. Только четыре слова, а сколько месяцев он не решался на такой звонок…
Он вышел на улицу. Светило солнце. Лучи его косо лежали на белых колоннах Александринки, припекали монумент Екатерины, поблёскивали в стеклянных коробках фонарей. Снег белел лишь по газону, под деревьями. Жёлтый торец мостовой был чистым.
Он вышел на Невский. На углу продавали подснежники. При взгляде на них хотелось плакать. Он не удержался и купил маленький букетик, от которого пахло свежестью…
С горба Аничкова моста, от Фонтанки, катили лёгкие весенние экипажи и такси. Огромная толпа двигалась по солнечной стороне к Гостиному двору, к Думе. Толчки обгоняющих и встречных заставили Верзилина подумать, что он слишком медлителен для этой толпы. Он улыбнулся своей мысли, но не прибавил шагу.
«Нина, где же ты, Нина?»
10
Вятка встретила их колокольным перезвоном, звуками гармоник н пьяными песнями. Было начало пасхи.
Сколько бы впоследствии Верзилин ни пытался нарисовать в своём воображении этот город, всякий раз перед его глазами в первую очередь возникала цветная яичная скорлупа, щедро набросанная вдоль заборов. Яркости красок этой скорлупы не могла приглушить даже свежая зелень молодой травы.
Извозчик вёз их в гору.
Было знойно. Словно в светленьких лёгких облачках стояли буйно распускающиеся деревья. В чистой голубизне неба кувыркались белые голуби.
Две недели в Вятке стояла нестерпимая жара.
Извозчик сообщил об этом с неподдельным изумлением. Как все извозчики мира, он был словоохотлив. Вместо номеров Чучалова, адрес которых назвал ему Верзилин, он рекомендовал им номера «Восток». В центре города, сказал он, тоже на Николаевской улице, против молочного рынка; при номерах есть кофейная и столовая и — главное — там электрическое освещение.
— Ну, нас электричеством не удивишь, — сказал Верзилин. — Давай к Чучалову.
Чучаловские номера ему были дороги тем, что реклама их в газете была рядом с извещением о предстоящем борцовском чемпионате в Вятском цирке А. Коромыслова.
Они проезжали мимо величественного собора, который заставил Верзилина вспомнить о петербургском Исаакии.
Дубы, посаженные кольцом вокруг собора, казались рядом с его громадой игрушечными; их чёрные ветви были словно нарисованы на белоснежном его фоне.
— Александровский собор, — сухо объяснил обиженный извозчик.
Сразу за соборной площадью их глазам представилась сутолока рынка.
Разноголосый человеческий гам и ржание лошадей висели в воздухе.
Пролётка начала спускаться под гору. И здесь под заборами валялась цветная яичная скорлупа; ветер гнал вдоль улицы конфетные картинки, папиросные пачки, обрывки бумажек, подсолнечную и тыквенную шелуху, забрасывал всё это в выбоины и колеи дороги.
На круглой рекламной тумбе против остроугольной двухэтажной аптеки Бермана висела афиша: «Сильнейшие чемпионы мира и России». Верзилин молча ткнул в бок Ивана Татаурова, мотнул многозначительно головой.
В жёлтеньких крошечных ларьках, стоящих вдоль лога, шла бойкая торговля. Было много татар с крашеными бородами, в тюбетейках.
Извозчик свернул направо. Перед глазами раскинулась ширь' реки; то там, то здесь в воде стояли островки сосен.
Извозчик осадил лошадь.
— Приехали.
Неся перекинутые на согнутой руке пальто, с одинаковыми саквояжами в руках, в одинаковых шляпах, они поднялись по лестнице.
Здесь было полусумрачно и прохладно.
Из–за конторки подобострастно поднялась фигура портье.
Господам два номера, спросил он. Один? Любой. Со всеми удобствами. Он может рекомендовать угловой; окна выходят на центр города.
Старик в чёрной ливрее и белых гетрах подхватил их саквояжи, мягко зашагал по тёмному коридору.
Подойдя к окну, разглядывая двухэтажный каменный магазин Кардакова, стоящий напротив, Верзилин спросил, как им пройти в цирк.
— Квартал спуститесь по Николаевской, пройдёте лог и свернёте вдоль него; упрётесь в Царёвскую улицу; тут, на откосе, и стоит цирк Коромыслова, — объяснил лакей.
— А нельзя ли нам заказать парочку билетов на сегодняшнее представление? — попросил Верзилин, стягивая через голову тугую петлю галстука.
— Слушаюсь, — сказал старик и поклонился; фалды его ливреи взметнулись. — В какую цену?
— Если можно, первые или последние места первого–второго ряда.
— Слушаюсь. Но это будет нелегко — сегодня парад борцов. Билеты начали продавать неделю назад.