— Чего стал? Не балуй, иди своей дорогой!
Верзилин отошёл к оврагу, навалился на мокрые перила.
Журчание ручья внизу было громким. В цирковой конюшне
заржала лошадь. На её ржание откликнулась собака в соседнем дворе.
«Бессмысленно ждать, — подумал Верзилин. — Он сбежал, как… трусливая собака», — и пошёл в номера.
Дождь кончился; выглянула бледная полная луна; улыбка её была вымученной, как у циркового клоуна.
Надо было что–то предпринимать — где–то разыскать Татаурова, объясниться с ним, махнуть назад в Петербург… Приняв такое решение, он успокоился и быстро уснул.
Утром он внимательно прочитал в газете отчёт о закончившемся чемпионате и узнал, что борцы сегодня отбывают в Вологду. Значит и Татауров отправился с ними в поисках лёгкого заработка. Сейчас ищи ветра в поле. И вещи оставил… Впрочем, какие вещи? Один саквояж, гружённый галькой, от которого он так давно хотел избавиться…
К столику подошёл татауровский партнёр по бильярду, спросил:
— Ивана опять нет?
— Нет, — коротко ответил ему Верзилин.
Поднявшись к себе, он позвонил коридорному и попросил на завтра заказать билет до Петербурга.
— Хорошо‑с, — сказал старик, но через минуту вернулся, сообщил, что поезд на Петербург идёт только послезавтра.
— Давайте на послезавтра.
Весь день он гулял по городу, думал. И вдруг неожиданно решил, что за этот год он стал слишком впечатлительным, — любой пустяк его выводит из душевного равновесия… И всё из–за людей, которые и гроша ломаного не стоят. Из–за Вогау, из–за Мальты, из–за Ивана… Точка! Теперь всё это позади.
Он зашёл в магазин и купил коробку папирос с велосипедистом на крышке. Закурил, но закашлялся и выбросил окурок. И как ни странно, совсем больше не вспоминал о Татаурове, будто разом вычеркнул его из сердца.
О Татаурове на следующее утро напомнил бильярдист. Встав перед ним в своём распахнутом голубом пиджачке, в обтянувших жирные ноги узких клетчатых брючках, опираясь на кий, он сообщил:
— А я вчера вашего Ивана чуть не разложил. Не рассказывал он вам?
Глядя на его небритую пухлую морду, Верзилин спросил:
— Как — разложил?
— В бильярд, конечно.
— Когда? Вчера? — удивился Верзилин.
— Вчера. Вечером… Сегодня он, небось, и носа не кажет.
Верзилин собрал корочкой соус, не торопясь прожевал и произнёс холодно:
— И кто же у вас всё–таки оказался сильнее?
— Иван. Но и его разложили. Дюперрен, арбитр из цирка. Он всех вчера в Александровском на веранде обошёл.
— А‑а, — сказал Верзилин. — А во сколько там бильярдная открывается?
— В шесть… Так скажите Ивану, чтоб спустился. Для реванша.
Он отошёл к бильярду, наклонившись, крякнув, с такой силой послал костяной шар в металлические щёчки лузы, что тот затрепетал в них изнемождённо и тяжело упал в сетку.
Верзилин вытащил большие часы. Было около двенадцати. Итак, он всё–таки отыщет Татаурова…
В четыре часа он пошёл в сад. Вдоль высокой чугунной решётки пышно расцветала сирень. Какой же нежный запах она источала!
Сад был густой. Песчаная дорожка упиралась в белую круглую ротонду, перед которой был устроен фонтан — вытянувшийся лебедь выбрасывал ввысь тонкую струйку воды, и она, падая, разбивалась о замшелые камни. В чистой воде резервуара виднелись разноцветные лампочки — по вечерам фонтан, видимо, подсвечивали огнями. Внизу, у забора, доцветала черёмуха. В поисках бильярдной Верзилин исколесил весь сад, прошёлся даже по тропинкам, заросшим крапивой и лопухами. От нечего делать зашёл в ресторан. Пахло кофе и жареным луком. Есть не хотелось, тем более не хотелось пить. Однако он заказал порцию бефстроганова.
Разглядывая однообразные этикетки водок на полках буфета, пошутил:
— Бутылку коньяка «Мартель», литерного.
— Не держим‑с, — ответил официант.
— Тогда — «Луи — Редерер».
— Никак нет‑с.
— «Кордон–руж»? «Кристаль?» — со вкусом произносил Верзилин марки вин, о которых знал лишь понаслышке.
— Не держим‑с.
— Бедно живёте. Этак и разориться можете — оттолкнёте посетителей. Что ж человеку делать, который выпить хочет? Неужто и трёхзвёздочного коньяку нет?
— Нет‑с.
— Несите бефстроганов.
— Одну минутку‑с, готовят.
За окном виднелась не вошедшая в свои берега река; отражения белых облаков плыли по её глади. Вдали маячил серенький парус.
Из ресторана выскочил лохматый парень; на ходу одёргивая синюю рубашку в горошек, сверкая голыми пятками, помчался по аллее. Верзилин проводил его глазами, усмехнулся: