— Отдай ей деньги. — Голос Лонга зазвучал настойчивее. Эдди взглянул на Лонга и увидел, как напряглись мышцы у него на подбородке.
— О чём ты говоришь?!
— Дай ей деньги, и она принесёт фильм. — Лонг искоса взглянул на Элис. Слёзы бежали по её щекам, смешиваясь с кровью, запёкшейся у неё на губах. — Так ведь? Ты ведь не кинешь нас?
— Нет, — ответила Элис и громко зарыдала.
Эдди опустил руку в карман. Он вытащил толстую стопку денег и кинул её на кровать.
— Десять штук. Остальное она получит, когда вернётся обратно.
Всё еще продолжая целиться в голову Эдди, Лонг заставил Элис подняться на ноги и велел ей пойти в ванную и вымыть лицо.
Элис взяла свою сумку и ушла в ванную, закрыв за собой дверь, Лонг и Эдди остались стоять друг напротив друга в маленькой комнате. Спокойные выражения их лиц ничем не выдавали того, что творилось у них внутри. Они стояли так около минуты, потом Эдди кивнул в сторону пистолета и спросил:
— Может, ты опустишь его вниз?
Лонг не ответил, прислушиваясь к звуку спущенной воды и потом к звуку воды, льющейся в раковину. Сам того не желая, он припомнил свой разговор с Эдди в «Ревеллс», разговор, вспоминая о котором он даже сейчас чувствовал обиду. Эдди сказал: «Я сегодня утром пересмотрел твоё дело. Хотел убить время и освежить в памяти. И знаешь что? Я заметил то, чего не замечал раньше. Лонг — это твоё ненастоящее имя. На самом деле тебя зовут фон Ланг. Ты просто чёртов фриц.»
— Ну да, Эдди.
— А знаешь, что я ещё нашёл? Оказывается, у твоего отца есть судимость, — сказал Эдди и поведал о том, что нашёл отчёт об аресте Герберта фон Ланга летом 1959 года, документ на двенадцати страницах. Фон Лангпризнавал, что его брат Лютер, дядя Криса, был нацистом — работал в Треблинке, как выяснилось во время Нюрнбергского трибунала, — и что во время ареста он жил в Мехико-Сити. — Но, думаю, ты и сам это всё знаешь. — Тут Эдди издал два глупых смешка, но Лонг промолчал, хотя его раздражение нарастало, пока Эдди припарковал свой новенький «Камаро» рядом с мотелем «Тропикана». Он нашёл свободное место под номером десять и потушил фары. — Хочешь знать, что случилось с твоим дядей?
— Я знаю, что случилось с ним, Эдди. Его застрелили напротив здания главпочтамта в Мехико, — ответил Лонг. Его мать вырезала статью из «Тайме», сложила и спрятала, а Крис нашёл её через несколько недель в столе, куда он залез в поисках сигарет и мелких денег.
— Ты не хочешь вспоминать о дяде-фашисте?
— Я и не вспоминал, Эдди. Вплоть до сегодняшнего дня.
Через пятнадцать минут после того, как Элис зашла в ванную, Лонг позвал её, но она не отозвалась.
— Какого чёрта? — спросил Эдди.
— Не знаю.
Из-под двери был виден горевший свет, и он всё ещё слышал звук льющейся воды.
— Может, она сбежала?
Лонг быстро посмотрел на Эдди, во взгляде его сквозила неуверенность.
— Конечно, нет. Да и как?
— Через окно.
— Она не сделает этого.
Не слушая того, что дальше говорил Лонг, Эдди вышиб панель рядом с дверью в ванную. Просунув в дырку руку, он быстро открыл дверь.
— Пусто. Что я тебе говорил? — заорал Эдди. — И что теперь, осёл?
— Только это.
— Что?
Лонг поднял пистолет. Он улыбался, но в глазах было пусто.
— До свидания.
Элис Макмиллан услышала звук выстрела за секунду до того, как её автомобиль выехал с парковки и пристроился в хвост в правом ряду, чуть не столкнувшись с автобусом, идущим на запад по Голливудскому бульвару. Хотя её сердце стучало, она с улыбкой поймала себя на мысли, что ей всё равно, чья жизнь только что оборвалась в комнате номер десять: было не важно, кто это был, Лонг или Корнелл, потому что тот, кто выжил, будет искать её, как и полиция.
Как сказал Чарли ей в ночь перед арестом: «Даже если ты ни в чём не виновата, они будут искать тебя, словно стая псов-полукровок, пока твоя шкура не загорится, словно бумага. Мы живём на оккупированной территории, сестра, в безликом мире, в котором нет надежды, и нас либо посадят, либо просто расстреляют. А если ты будешь одна, может, ты и справишься, так что просто иди и будь настороже и не смотри на трупы, развешанные на деревьях».
Элис ехала по Западному Голливуду, и на лице её застыло что-то среднее между отвращением и покорностью. Элис снова попыталась понять, как же она попала под влияние Чарли, как он стал частью её самой, как будто до этого она существовала только наполовину, и как слишком поздно она поняла, что это сумасшествие. Не имеет значения, что то, что он делал, было неправильно, и он проповедовал смерть, а не жизнь и сам это лучше всех знал. Единственное, что было важным, — то, что он разделил её боль и чувствовал то же самое, что и она, и что ей был нужен кто-то, кто бы заботился о ней.